После четырех дней сражений, пожаров, слез и проклятий с Юго-Востока Украины прозвучала внятная политическая декларация. «Рубикон пройден!» — провозгласил Олег Царев, в недавнем прошлом кандидат в президенты Украины.
Вес сделанному им заявлению придают два обстоятельства.
Во-первых, его автор — не «народный мэр», не «казак Бабай», не человек в камуфляже и балаклаве, словом — не один из полевых командиров, героически сражающихся в мятежных провинциях, но совершенно изолированных от украинского политического и чиновничьего класса, а системный политик, который всегда был настроен подчеркнуто умеренно и даже со свежими следами побоев, полученных от нацистского молодняка, продолжал проповедовать примирение и диалог.
Для него теперешний демарш — переход через личный Рубикон, разрыв с прежней политической линией, объяснимый лишь властным трагизмом происходящих событий, прежде всего «одесской Хатыни».
Царев, может быть, уже пытается стать посредником, связующим звеном между старой региональной элитой и командирами ополчения. Это, наверное, не очень приятная, но необходимая миссия, успех которой способен быстро двинуть вперед дело Юго-Востока.
Во-вторых, если заявление Царева примут за основу остальные лидеры сопротивления, это будет означать новый этап созревания Юго-Востока как субъекта на карте мира.
Настало время уточнить термины: лозунг федерализации отныне практически снят, о «сторонниках федерализации», «федералистах» можно уже не говорить.
«Мы определились с нашей общей целью, — пишет Царев. — Это независимость и суверенитет».
Независимость сначала Донецкой и Луганской областей (которые 11 мая проводят референдумы о своей «государственной самостоятельности»), а затем и прочих областей Новороссии, которая видится Цареву как «федерация юго-восточных республик» — союз областей друг с другом, но не с Киевом.
Термин «Новороссия» весьма грамотен в политическом смысле: в нем звучит как идея самостоятельности, так и идея неразрывной связи с Россией. Кроме того, воссоздается восточнославянская триада, на этот раз в форме «Россия, Белоруссия, Новороссия».
Царев не исключает федерации или конфедерации и с другими регионами Украины — центральными и западными, — но только в том случае, если они последуют примеру Новороссии и добьются независимости от Киева. Понятно, что такое развитие событий на данный момент выглядит как утопия, поэтому Новороссию в составе тех юго-восточных областей, которые удастся перетянуть на сторону Донбасса, можно считать конечным пунктом царевской «дорожной карты».
Разумеется, Олег Царев помнит о своей политической выгоде. Говорят, что он метит в президенты Новороссии, хотя неизвестно, будет ли у нее президент.
На данном этапе ясно, что Царев хочет стать переговорщиком от Юго-Востока на возможной второй женевской встрече, и Сергей Лавров уже дал понять, что без участия представителя Юго-Востока такая встреча не имеет смысла.
Можно сказать и так: Царев видит себя отцом-основателем нового государства, держателем бренда «Новороссия».
«Одесская Хатынь» в самом деле обернулась Рубиконом, за которым стоимость бренда «Украина» упала до нуля — или, вернее, стала измеряться не долларами, а годами тюремного срока, присуждаемого международным трибуналом.
По мере нарастания кризиса на Украине всё большему числу ее граждан приходит в голову мысль о том, что обанкротившемуся государству не помешал бы ребрендинг. Бренд «Новороссия» может оказаться спасательным кругом для народа Украины.
Кто видел, как в деревне кур режут, тот лучше других поймет постсоветскую судьбу Украины. Впрочем, всем и так известно: когда курице отрезают голову, она еще несколько секунд бегает по двору, хлопая крыльями, прежде чем упасть замертво.
23 года своей незалежности — сущие мгновения в масштабе большой истории — Украина прохлопала крыльями на манер обезглавленной курицы, и вот теперь ход вещей наконец столкнул ее с фактом собственной безголовости.
Что ее сгубило? Несоответствие между размером страны и тем культурно-историческим багажом, который был положен в основу ее идентичности. Пользуясь термином Пьера Бурдье, этот багаж можно назвать «символическим капиталом».
Что за символический капитал за душой у официальной Украины — дело известное. Козаки, гетманы, несколько литераторов отнюдь не общемирового масштаба, вышиванки, Петлюра с Бандерой да фантазии местных ученых про палеолитические стоянки протоукраинцев.
Негусто, но вполне хватило бы для небольшой страны вроде тихой лесистой Словакии. Или Хорватии, которой для хорошего национального самочувствия вполне достаточно быть родиной галстука — любимой еды бывшего президента другой маленькой страны.
Но ведь Украина — страна большая! Если бы ее приняли в ЕС, то она была бы там первой по территории, а по населению — пятой. Чуть меньше Франции, символического капитала которой хватило бы на целый материк. Чуть больше соседней Польши, чей гонор подпитывается непридуманным прошлым величием.
Понятно, откуда взялось такое несоответствие. Символический капитал, веками создававшийся на земле Украины, достался главным образом русской, а не украинской цивилизации, и ради торжества украинского проекта от большей части этого наследия пришлось отказаться.
Украина пошла по пути самооскопления. Не нужны ей были ни космополитический шик Одессы, ни измаильский триумф Суворова, ни горькая слава Севастополя, ни декадентский волошинский Коктебель, ни подвиг молодых людей Краснодона.
Но камень, который отвергли строители украинской государственности, готова поставить во главу угла возрождающаяся Новороссия. Этого государства еще нет на карте, но символический капитал, который оно может считать своим, баснословно велик.
