Парадокс воссоединения Крыма с Россией — в схождении противоположностей. Крым для России — излечение от затяжных болезней постсоветского периода; но это лишь одна из сторон этой истории. Ведь применение этого лекарства так чувствительно, что вызывает болевой шок.
Вопрос лечения — это всегда вопрос той нормы, что называется здоровьем. Именно здесь пролегает граница между «мы» и «они». Что такое здоровье? — разное понятие для ветеринара и для врача. Для простоты скажем, что здоровье России и ее государства для нас — это одно и то же. Тогда очевидно, что Крымское воссоединение — это способ дать России как государству Большую стратегию и всамделишное реальное основание для демократии. А также — национальную элиту и ощущение полноценности бытия. Но. Эта очевидность может быть воспринята только при способности социального тела России переносить страх боли. Точнее было бы сказать, принять страх боли.
Боль здесь, разумеется — лишь метафора. Она говорит нам о нарушении ситуации реального комфорта. Эта реакция инстинктивна, она за пределами воображаемого, разумного и осознанного. Страх же — эмоциональное стремление к привычному образу комфорта.
Крымская операция реально нарушила сегодня комфорт очень немногих «нервных клеток» государства — тех людей, кто переносит боль героически по факту своей принадлежности к осознанным героям истории. Для большинства населения нет ни боли, ни страха боли — потому что они никак не связаны с внешним миром. А ведь именно оттуда — извне, инстинктивно — боль только и может прийти. Страх боли испытывают сегодня очень многие люди из числа того меньшинства России, которое и есть нервная, воспринимающая внешний мир ткань общества и государства. Страх боли острее, чем сама боль, потому что поражает недисциплинированное и не обученное должным образом воображение. Оно склонно возгоняться страхом, порождая всё новые и новые фантомные боли — как самовоспроизводящееся возбуждение.
Есть люди, которые любят страх и боль. Как скажет хороший врач, их вылечить нельзя. Можно ли помочь избавиться от страха боли тем, кто этого не любит? Им советуют переключать внимание на здоровую часть тела.
***
Здоровое государство в смысле nation-state обладает, в числе прочего, публичной Большой стратегией (которую частенько путают с государственной идеологией).
Это механика формирования, во-первых, органов власти и управления (в том или ином смысле демократической). Во-вторых, национальной элиты (как нервной ткани, отвечающей за инстинкт самосохранения государства). И, в-третьих, это способ организации жизненного порыва граждан в созидательное русло. Этот порыв дает государству здоровую самооценку граждан, свободную от комплексов не- или сверхполноценности (а комплексы нарушения самооценки порождают экономическую и культурную депрессию).
Государства (типа nation-state) формировались в эпоху расцвета технологии массовой печати и литературной культуры. Поэтому они знали силу печатного слова и постоянно обеспечивали производством умных «настроечных» текстов публичный дизайн этой машинерии. Для России эти государства — уже «они», но не «мы».
Несбывшееся. Причина? Государство типа nation-state в XIX и ХХ веках в России не было построено. В конце ХХ — начале XXI столетия новые средства коммуникации обесценили литературный текст как технологию (это наблюдение — общее место современной мировой теории коммуникации, пусть и малоизвестное у нас). Трагедия это или только лишь драматическое развитие истории — предмет отдельного разговора. Но в сегодняшнем мире литературный текст уже не может обеспечивать массы прямой причастностью к государственному существованию.
Чтение остается важнейшим механизмом причастности к культуре. Но вот непосредственное вовлечение масс в публичное проектирование, которое необходимо для создания современного государства, технологией литературы — недостижимо.
Культура жеста, поступка, публичной драмы — вот то, что вовлекает массы сегодня в массовую коммуникацию. Доминирующий формат массового вовлечения сегодня — нескончаемый новостной эпос телепотока (перемещающийся из эфира в интернет)... Но когда эпос нескончаем — он напоминает бормотание...
Массовую сопричастность создают те фрагменты видеопотока, которые возвышают на героическую высоту, вовлекают зрителей в сопереживание героям. А герои — это те, кто подвергает себя риску, выступая против потока обыденности, показывая своим примером, что есть вещи поважнее комфорта, рискует собой и своим благополучием, преодолевая страх. Событие — то, что выходит за пределы ежедневной обыденности.
Крымская операция воссоединения — это то, что объективно стало для России Декларацией независимости (она имеет и текстовую форму — форму закона о включении Крыма в состав России; но не этот жанр создает причастность масс). Теперь в России объективно возможны и демократическая технология формирования органов власти и управления, и публичная Большая стратегия Русского мира, и национально ориентированная элита, и преодоление комплекса неполноценности (хотя, конечно, колебания самооценки будут продолжаться до момента мирного урегулирования конфликта с пострадавшими сторонами).
До сих пор публично Россия настаивала на том, что она решает лишь стандартные — не оригинальные и в этом смысле не свои коренные — задачи. Способность решать стандартные мировые задачи доказана на высшем уровне предшествовавшей Крыму Олимпиадой.
Крым — первое нестандартное послание миру, указание на необходимость извлечения Украины из состояния failed state, куда, как мы настаиваем, не Россия ее погрузила. Но право на решение нестандартных, исторических задач — это доступ на самый высококонкурентный в мире «рынок», где действительно решаются судьбы народов и зарождается сила и власть. Здесь пролегает разделение на «мы», которые могут за это браться, и на «они» — тех, кто не обладает достаточной исторической мощностью.
История состоит из событий. История — это всегда выход за рамки дурной бесконечности. Настало время многочисленных нестандартных задач — и это значит время воссоединения с собственной исторической судьбой.
Автор — издатель портала «Терра Америка»
