«Голос — такая штука, которая в один прекрасный день может исчезнуть»

Список оперных певцов, поздравивших Санкт-Петербург с 311-летием на Дворцовой площади, возглавила Элина Гаранча. Латышская дива рассказала корреспонденту «Известий» об очаровании семейных ценностей и о том, что делать примадонне после 60.

— По какому принципу вы выбирали арии, прозвучавшие на Дворцовой площади?

— Спела то, что попросили, поскольку концерт был тематический, не просто «сборная солянка».

— Вам уже приходилось петь перед стоящей толпой?

— Много раз: в Австрии у меня уже семь лет существует фестиваль, который называется «Друзья Гаранчи». Там всегда бывают концерты open air.

— В чем их специфика?

— Люди более расслаблены, а программа более популярная — с расчетом на тех, кто обычно не ходит в оперу. Ну и, конечно, надо петь в микрофон. Я это не люблю, но пришлось привыкнуть.

— Однажды вы говорили, что движетесь от меццо-сопрано к сопрано.

— Это было давно. Сейчас я уже на пути обратно.

— Серьезно?

— Из-за рождения второго ребенка мой голос стал тяжелее и темнее. Раньше я чувствовала, что мне нужно брать более высокий, почти сопрановый репертуар. Вообще петь в верхнем регистре гораздо легче, чем в среднем. Но сейчас я становлюсь старше, и голос тоже стареет.

— Но вы достигли своих целей в амплуа сопрано?

— Я не считала себя сопрано. У меня был хороший верхний регистр, но взять высокую ноту один раз и петь на высоте постоянно — совершенно разные вещи. По краске голоса и по переходным нотам я меццо-сопрано.

— Вы сказали, что ваш голос изменился после вторых родов. В чем конкретно причина?

— В гормональных изменениях. На самом деле я не знаю, в чем главная причина — в ребенке или в возрасте. Просто чувствую, что мое тело стало больше, тяжелее. Такое ощущение, как будто у меня теперь больше пространства в животе. Все это влияет на голос.

— И вас не беспокоят эти изменения?

— Порой беспокоят. Недавно обнаружила, что трачу больше времени на подготовку некоторых партий. Из-за ребенка я мало сплю, иммунитет ослабляется, и я чаще простужаюсь. Конечно, все это заставляет волноваться, но я никогда не жила только ради голоса. Голос — прекрасная штука, которая в один прекрасный день может исчезнуть. Я буду петь до 55 лет, если очень повезет — до 60. Следовательно, если я буду жить до 80, то должна придумать, что стану делать еще 20 лет.

— И какие у вас планы на эти годы?

— Хочу преподавать, работать оперным режиссером. У меня есть задумка: основать академию для молодых певцов, где учили бы не только вокалу. Там должны работать психолог, хореограф, интендант и агент, который объяснит, как устроен оперный бизнес. Выпускники этой академии смогут сразу же влиться в театральный мир и будут понимать, как продать себя и как при этом выжить.

— Почему вы, северный человек, решили переехать в Испанию?

— Еще в детстве я влюбилась в запись оперы «Кармен» с Пласидо Доминго и Хулией Мигенес, моя мать любила петь песни Мануэля де Фальи, да и испанский язык всегда меня восхищал. После 10 лет жизни в Германии и Австрии, устав от холодной и серой погоды, я решила, что хочу уехать на юг. Италия была для меня чересчур сумбурной и хаотичной, поэтому мы с мужем решили, что Испания — идеальный вариант.

— Примадонна Суми Чо однажды сказала «Известиям», что сочетать успешную карьеру и семейную жизнь невозможно. Она выбрала карьеру.

— Я и согласна, и нет — все зависит от цели, которую ставит перед собой человек. Если вам нужно жизненное счастье, вы не должны заниматься исключительно своим голосом. Я могла бы гастролировать там и сям, но я знаю, что не увижу своих детей, а это для меня слишком важно. Я всегда понимала, что хочу семью, поэтому вопрос принесения ее в жертву карьере передо мной не стоял. К примеру, прямо сейчас у меня легкий насморк, поскольку моя маленькая дочь сходила в садик и подхватила там инфекцию. Если бы я была примадонной, я бы сказала: марш в постель, закрой шторы и ни с кем не разговаривай.

Есть еще один важный момент: надо понимать, что когда твоя карьера подойдет к концу, люди тебя забудут. На сцену выйдут новые Суми Чо, новые Марии, Патриции, Кристины. Тогда ты увидишь, что игра не стоила свеч.

— После рождения первого ребенка вы взяли отпуск на пять месяцев. Вторая дочь родилась четыре месяца назад, но вы уже поете.

— Спела несколько концертов в начале мая и поняла, что это было рановато. Сейчас я решила отказаться от оперных ангажементов, поскольку каждая постановка требует 7–8 репетиций. А концерт с двумя репетициями — это нормально.

— Вы многократно выходили на сцену с Анной Нетребко. Вы подруги?

— Нет, мы коллеги, но не подружки, которые болтают по телефону. Конечно, когда мы встречаемся, нам есть о чем поговорить.

— Дружба между примадоннами возможна?

— У Анны тоже есть семья, так что у нас много общих тем для разговора. Если же две примадонны будут говорить только о пении и голосе, я не смогу выдержать такую беседу. Мне становится скучно.

— Вам приходилось петь русскую музыку?

— Как раз сейчас я разучиваю романсы Рахманинова. Но русскую оперу не пела никогда.

— Как вы думаете, почему русский оперный репертуар нечасто появляется в афишах западных театров?

— Русские поют свою национальную оперу совсем не так, как иностранцы. Россия очень велика, русская душа очень широка. Может быть, поэтому люди просто боятся в нее погружаться. К тому же Россия столько лет была закрыта — никто не понимал, что происходит внутри.

— Некоторые ваши соотечественники отменяют свои гастроли в России из-за несогласия с политикой российских властей. Почему вы решили приехать?

— Я так надеялась, что вы не зададите этот вопрос. Честно говоря, всю жизнь я пыталась быть только музыкантом — не политиком. И до сих пор хочу верить, что это возможно.

Разумеется, как латышка я волнуюсь за судьбу моей страны. Латвия пережила много испытаний, и проблемы сегодняшнего дня затрагивают нас напрямую. Ведь ситуация, подобная нынешней, в свое время привела к мировой войне. Мы все молимся и надеемся, что это не тот случай.

С другой стороны, я страшно хотела попасть в Петербург, поскольку слышала о нем самые невероятные истории. Для меня было важно увидеть публику, с которой я еще никогда не встречалась. И я понимаю, что музыканты никогда не могли реально воздействовать на политику — за исключением нескольких самых влиятельных фигур.

Так что вопрос очень сложный. Если я поступлю исключительно как латышка, я не буду музыкантом, если я поступлю как музыкант — не буду латышкой. Что бы я ни сказала, это не будет воспринято хорошо.