Вперед — к локальному капитализму

Когда смотришь на перечень санкций, введенных в отношении России со стороны США, ЕС и примкнувших к ним стран, невольно начинаешь думать, что, не случись присоединения Крыма и кризиса на юго-востоке Украины, целый набор антироссийских экономических мер всё равно рано или поздно пустили бы в ход.

Уж очень «удобно» для подобного рода ограничительных и запретительных мер устроена экономика современной России.

Не нужно составлять списки из сотен тысяч предприятий и миллионов имен, не нужно проводить долгих и кропотливых исследований по поиску болевых точек экономики. Всё на виду. Несколько десятков компаний, несколько десятков имен, несколько банковских продуктов и финансовых инструментов, 3–5 отраслей экономики.

Этого оказалось достаточным для того, чтобы курс национальной валюты резко снизился, возросли цены, основные доноры бюджета стали задыхаться от недостатка оборотных средств и пошло брожение в некоторых элитных кругах.

Не было бы Крыма, технологию испытали бы при других обстоятельствах. Если эксперимент удастся, то серьезный геостратегический оппонент станет мягче и податливее, в идеале ― станет полностью подконтрольным.

А банки и транснациональные корпорации согласились поучаствовать в этом начинании глобальной политической элиты потому, что потенциальный выигрыш многократно превышает потери от следования санкционным спискам. Слишком большая территория, слишком богатые ресурсы, слишком большой рынок, чтобы просто так отказаться от попытки.

Это одно из следствий глобализации ― на одну отдельно взятую экономику можно воздействовать очень эффективно. На экономику укрупненную и упрощенную ― еще и очень просто.

Как противодействовать этому почти безупречному механизму?

Можно поиграть на противоречиях между главными игроками глобального рынка. Однако данный ресурс на сегодняшний день практически полностью Россией исчерпан. Выяснилось, что Запад до сих пор способен действовать довольно солидарно.

Надежды на различные альтернативные внешнеэкономические альянсы (скажем, в рамках БРИКС) также невелики, прежде всего потому, что те страны, которые не поддержали санкции против нас, очень по-разному вписаны в глобальную экономику и имеют тесные связи с теми странами, которые санкции ввели.

В качестве принципиального решения у нас, как правило, предлагается две модели.

Первая состоит в том, чтобы никак глобализации не противится. Напротив, отступить, помириться с Западом, вписаться в глобальную экономику, полностью открыть свой рынок и «жить как люди» в надежде на то, что национальный суверенитет и природные богатства защитят не только стратегические ядерные силы, но и инновационные продукты, которые позволят России занять достойное место в международном разделении труда.

Вторую я условно назову «СССР-2». Речь идет о государственно-капиталистическом укладе, максимально мобилизованной, вертикально интегрированной экономике, реиндустриализации сверху, защите внутреннего рынка и отечественного производителя. Предполагается, что при этом в режиме ручного управления удастся осуществить импортозамещение хотя бы процентов на 60–70. Остальное можно закупить в Индии, Бразилии или Вьетнаме.

Можно, конечно, и вообще ничего не делать, а просто всё закупать в Индии, Бразилии и Вьетнаме, но в таком случае не очень понятно, как латать бреши в высокотехнологичных отраслях (например, в космосе и оборонке) и как обеспечивать лояльность элит, которые рассчитывали быть вхожими в лучшие дома Лондона, Парижа и Нью-Йорка, а им предлагается Дели, Рио и Ханой…

Одним словом, сдача или back into USSR. В пасть транснациональным корпорациям (с легкой надеждой на какой-нибудь свой креативчик) или в командную экономику. Или-или.

Если бы Иран после исламской революции исходил бы из того же «или-или», то не продержался бы и пяти лет.

Сразу после войны с Ираком в Иране началась масштабная приватизация. Нефтегазовый сектор находится в руках государства, а атомную программу вообще курирует напрямую КСИР, но даже в изначальном тексте конституции Исламской Республики было прописано, что легкая и пищевая промышленность, строительство, сельское хозяйство и сфера услуг находятся в частной собственности.

В 2004 году конституцию изменили, и началась дальнейшая приватизация и привлечение инвестиций, прежде всего в машиностроения и приборостроение.

Государство последовательно сокращало свое участие в экономике, сосредотачиваясь на том, чем и должно заниматься государство: инфраструктурой, безопасностью, контролем за соблюдением закона, частично ― образованием и медициной.

И что же? ВВП и объем промышленного производства в Иране неуклонно рос, зависимость от нефтегазового экспорта сокращалась, а внутренний рынок развивался. Разумеется, уровень жизни в Иране куда ниже европейского, но размер экономики, по некоторым данным, уже больше, чем у Турции.

Напомним, всё это ― в условиях жесточайших санкций!

Как результат ― в Иране возник мощнейший слой лояльной национальной буржуазии. При этом, скажем, каждый владелец фабрики персидских ковров по определению является участником глобальной экономики, но при этом он человек локальный, свой.

Можно возразить, что сама закрытость Ирана спасает его от разрушительного воздействия глобализации, однако Иран торгует не только с Китаем, но и с Японией, Францией и много с кем еще. И торгуют частники и кооперативы, а не специально назначенные люди.

Кроме того, когда мы говорим о Западе, то не стоит переоценивать роль транснациональных корпораций в его собственной жизни. Да, глядя из Москвы, видны щупальца Exxon Mobil и GP Morgan, но стоит посмотреть пристальнее, и мы увидим, что все разговоры о тотальности мегакорпораций ― миф. Так, бюджет Германии почти на 2/3 состоит из налоговых поступлений от малого и среднего бизнеса, а экспорт из США на 70% делают фермеры и предприниматели средней руки.

Это все не космополиты, не паладины глобализации. Это немецкие и американские «локалы», экономически автономные единицы, главная база национальной политэкономической лояльности и главный драйвер внутреннего рынка.

У нас таковых, мягко говоря, не пестовали ― ни органы, ни правительство, ни пишущая братия. Зачем они были нужны, пока все было хорошо? Чем проще экономика, тем проще ей управлять. Как оказалось, задача упростилась не только для нашей власти.

Я отдаю себе отчет в том, что заново запустить рыночные механизмы в городах и весях и вернуть русского предпринимателя в дело будет крайне сложно. И экономические решения принимать придется сложные.

Но просто мы уже попробовали, не правда ли?