Непокоренные жители Ленинграда

27 января в России празднуют День снятия блокады Ленинграда. По традиции в этот день петербуржцы кладут кусочки черного хлеба на могилы Пискаревского мемориального кладбища, где захоронены жители и защитники блокадного города. За 872 дня блокады, по данным историков, погибло от 700 тыс. до 1,5 млн человек. Как рассказала председатель одного из советов ветеранов Санкт-Петербурга, Инна Лукьянова, сейчас в Северной столице проживает около 20 тыс. блокадников.

«В 1943 году я вообще питаться перестала»

77-летняя Людмила Анатольевна Беседина сейчас живет вместе со своими сыновьями в Петербурге.

— Мне до сих пор трудно говорить о войне. Очень страшно, — говорит она.

Когда началась блокада, Людмиле было всего 3 года. Она жила вместе со своими родителями и восьмилетней сестрой Тамарой в уютной ленинградской квартире.

— Помню, стреляли много, взрывали. Я закрывала глаза и прижималась к маме, чтобы ничего не слышать. Не видеть, как люди вокруг умирают. Думала, что, если спрятаться за мамину юбку, я буду в безопасности, — вспоминает она.

Отец девочки ушел на войну в составе Ленинградской армии народного ополчения, мать работала на судостроительном заводе. Два раза в неделю мать отправлялась пешком на фронт — приносила солдатам теплую одежду, которую собирали всем городом, и еду, если она в городе была.

— Мамочка по утрам уходила на работу, а мы с сестрой усаживались возле окна и ждали ее возвращения, — говорит блокадница. — Всё вокруг дрожало от бомбежек. Я уже тогда понимала, что однажды мама может не вернуться. До сих пор больно это вспоминать. Папа наш погиб в конце 1941 года.

В 1942 году сестры вообще перестали выходить из дома.

— Мы к окну подойти не могли, сил не было. Мы с Томой всё время лежали, соседи нам чем могли помогали, — вспоминает Людмила Анатольевна. — Мы даже в бомбоубежище перестали ходить.

Когда еды не осталось, девочки ели траву, добавляли в еду клей и машинное масло.

— Я в 1943 году вообще питаться перестала, — сказала блокадница. — Помню, мне мама всё время твердила: «Люся, глаза открой, Люся». Я будто в коме была, всё понимала, но ничего сделать не могла. До сих пор отчетливо слышу мамин голос. Мне кусочки хлеба в рот клали, а я даже глотать не могла. Этот год пролетел как во сне. Знаю одно — я выжила.

«Я боялась, что мама может покончить с собой»

Клавдии Васильевне Антоновой сейчас 91 год, но она практически не сидит дома — организует праздничные мероприятия для ветеранов. 

В сентябре 1941 года ей было 17 лет, и она жила вместе с родителями, бабушкой и двумя братьями — Виктором и Николаем.

— Когда я ехала домой из пригорода, увидела, что возле городского банка большие очереди, — говорит Клавдия Васильевна. — Люди свои деньги забирали, я подумала, что завтра и мы с мамой в банк сходим. А утром по радио сообщили: «Никаких средств не выдавать, всё для фронта».

В конце 1941 года ее семья осталась без денег, запасы еды тоже быстро иссякли.

— Бабушка умерла в январе 1942 года. Я держалась, старалась не сломиться. В феврале погиб папа, — вспоминает блокадница.

Чтобы помочь семье, она устроилась на завод слесарем, сама колола дрова для дома и ухаживала за близкими.

— Брат старший — Виктор — умер от дистрофии в марте 1942-го, — рассказывает она. — У младшего — Николая — руки отказали, поэтому я его с ложки кормила, на горшок водила. В день смерти старшего брата Коля всё время плакал и говорил: «Зачем умер ты, Виктор, зачем? А ты, сестренка моя Клавдия, так устала, дорогая, лучше бы я умер, намучилась ты со мной». На следующий день Коля умер. Мама с ума сходить начала, я боялась, что она может покончить с собой, поэтому всё время по ночам ее караулила. Мамочка всё время твердила: «Мне незачем жить, я хочу умереть». Я не могла этого допустить, не могла я остаться одна. Мы должны были бороться.

Девушка вместе с матерью часто ходили за водой к Неве.

— Однажды мы там очень сильно замерзли, — говорит Клавдия Васильевна. — Глаза не могли свои открыть. Как только вспоминаю то, что пришлось пережить, — слезы наворачиваются. Никому такого не пожелаю.

«В 14 лет ничего не боялась и в 88 ничего не боюсь»

88-летней Нине Сергеевне Кулаченковой, когда город оказался окружен, было 14 лет. 

— Все вокруг умирали, — говорит она. — Сперва дедушка умер, потом папа. Остались мы с мамой и братом.

Нина выполняла важное задание — ходила по домам и проводила перепись жильцов.

— Мы лазили по подъездам и кричали: «Есть ли живой?» В случае если кто-то умер, говорили об этом старшим, чтобы тела убрали, — рассказывает Нина Сергеевна. — Однажды мы с братом Алексеем спустились за водой к проруби, рядом взорвался снаряд, осколок попал мне в ногу. Леша как закричит: «Нинка, тебя убило, Нинка, убило тебя!» Слава Богу, всё обошлось, врачи сказали, что мне повезло: если бы осколок был больше, я бы без ступни осталась. Много смертей видела, привыкла. И в 14 лет ничего не боялась, и сейчас в 88 ничего не боюсь.