«Из-за кризиса мы фальшиво играть не начнем»

13 февраля в Сочи стартует VIII Международный зимний фестиваль искусств под руководством Юрия Башмета. В программе 17 мероприятий в Зимнем театре и Органном зале филармонии. Среди самых ожидаемых — концерты Вадима Репина и Елизаветы Леонской, а также авторская фантазия по мотивам «Кармен» Мериме, Бизе и Щедрина, которую Юрий Башмет представит вместе с венесуэльским сопрано Нэнси Фабиолой Эррерой и солисткой Большого балета Екатериной Шипулиной.

Кроме того, в афише балетное посвящение Вацлаву Нижинскому, сольная программа Башмета «Бенефис альта», совместный концерт с Институтом Брамса в Любеке и Фондом Иоахима в Ганновере, спектакль МХТ имени Чехова «Контрабас», совместный концерт Дианы Арбениной и оркестра «Новая Россия» и многое другое. Перед тем как отправиться в Сочи, главный альтист страны ответил на вопросы корреспондента «Известий».

— Этот фестиваль станет первым постолимпийским. Теперь вам будет проще работать?

— Это мы увидим уже по ходу фестиваля. Фестиваль возник независимо от Олимпиады, но со временем мы стали все плотнее работать с Оргкомитетом «Сочи 2014». Так Олимпиада получила готовый яркий проект, ставший основой ее культурной программы. Конечно, и Игры тоже помогли фестивалю: концертные площадки всегда были заполнены зрителями и журналистами (как российскими, так и зарубежными). А на закрытии Олимпиады выступил Всероссийский юношеский оркестр, который мы собирали на прослушиваниях по всем федеральным округам России в течение нескольких лет.

— После Олимпиады, насколько я знаю, у коллектива были гастроли?

— Да, оркестр уже выступал в Москве, Санкт-Петербурге, Берлине, Женеве и Брюсселе. Не так давно мы были в Симферополе и Севастополе. Удивительно тепло нас публика принимала: устраивала настоящие овации еще до начала концерта. Можно себе представить, какие чувства переживали дети!

— Что с оркестром сейчас?

— Он по-прежнему существует. Но мы не можем собирать детей и проводить концерты чаще, чем 3–4 раза в сезон. Ведь все живут в разных городах, и слишком часто и надолго отрывать детей от учебы мы не можем. Ни один учитель и родитель с этим не согласится, да и я бы тоже не согласился. Единственное, что меня печалит, если говорить об этом коллективе — возрастная ротация. По достижении 22 лет ребята покидают наш оркестр. С одной стороны, эмоционально это болезненно, но с другой, нужно давать шанс другим детям. А взрослые, профессионально вырастая, в том числе благодаря оркестру, уже могут заниматься карьерой на более серьезном уровне. К примеру, мальчик, который сидел за первым пультом скрипок, сейчас работает солистом филармонии в Ростове-на-Дону.

Сейчас мы думаем о будущих концертах. Подготовка программ этим оркестром — сложный процесс. Сперва дети сами со своими педагогами на местах учат партию, затем встречаются уже на наших «оркестровых сборах», где с ними занимаются концертмейстеры групп ведущих российских симфонических оркестров. Затем ассистент дирижера собирает коллектив вместе, ну а потом уже появляюсь я. Тут начинаются процессы трактовки и общения. Радостно, что сейчас в коллективе есть звездочки и им пока не 22 (смеется).

— Вы строгий дирижер?

— В работе с юношеским коллективом важно быть чутким. Да, у нас очень высокие требования и к дисциплине, и к профессии. Но всегда нужно понимать, что одно резкое слово, строгий взгляд могут эмоционально ранить ребенка. На помощь приходит юмор. Мне удается даже серьезные проблемы обговаривать с улыбкой. На юмор дети мгновенно откликаются.

— Как устроена внутренняя жизнь коллектива?

— Дети есть дети. Видели бы вы, как они рыдают, когда расстаются в конце гастролей. Они дружат, ссорятся, влюбляются, выясняют личные отношения... Но с нами всегда ездит так называемый родительский актив, который помогает следить за дисциплиной. А когда мы ездили в Европу, юным оркестрантам полагалась еще стипендия, которую они радостно спустили на сувениры и мороженое.

Но что особенно важно, так это их встречи на одной сцене с великими музыкантами. С оркестром ведь играют солисты мирового уровня. Вот, например, когда я учился в консерватории, в коридорах мог встретить Ойстраха, Когана, Гилельса, Ростроповича. К Ойстраху студент не мог прийти даже в свободной форме одежды, то же касалось длины юбки, например. Мои однокурсники, когда Ойстрах появлялся на занятиях после трехнедельных гастролей, надевали белую рубашку и галстук. Они ведь шли на урок к великому человеку! Сейчас, к сожалению, многое изменилось. В перестройку многие уехали. Кто бы сейчас мог иметь такой авторитет? Ну разве что Виктор Третьяков, Владимир Спиваков, Гидон Кремер.

— Вы часто гастролируете. В Киев не приглашают играть? 

— Несколько месяцев назад звали. Мы молча улыбнулись, и всё. Но обидно, что есть зал, люди, для которых я играл и которые мне аплодировали, а сейчас ничего нет. Когда-нибудь все пройдет и закончится, но пока — только потери. Кому-то, наверное, кажется, что всё это происходит где-то далеко. А ведь в какой-то семье — смерть, кровь. Нужно прежде всего думать о ценности человеческой жизни и договариваться, идти на компромисс. 

Я ведь учился во Львове, прожил в этом городе с 5 до 18 лет. Там было очень много поляков, я до сих пор понимаю польскую речь. И хорошо помню общий идеологический настрой: на Западной Украине к Москве всегда плохо относились. А к Киеву — еще хуже. Когда я учился в школе, Бандера считался бандитом. Потом в какой-то приезд во Львов я увидел, что на центральной площади стоит огромный памятник ему. Кто-то думает, что он был освободителем. А за границей вообще мало кто понимает, что происходит. Я имею в виду и Грузию, и Крым. Помню, когда в Грузии начались военные действия, в США одна подруга позвонила другой, проживающей в штате Джорджиа, и испуганно спросила: «Что случилось? У вас там бомбы, стреляют!» Та вышла на улицу, посмотрела вокруг и ответила: «Да нет, у нас голубое небо». По-английски название штата и страны Грузии одинаково звучат.

— В России сейчас экономический кризис. На фестиваль он не повлияет?

— Кризис есть всегда, сейчас его просто официально обозначают. Самое главное — как ты сам воспринимаешь это непростое время. Кризис — очень важный в человеческом плане момент. Вопрос в том, зачем ты выходишь на сцену — только денег заработать или людям что-то сказать о самом главном? Если сейчас в связи с кризисом будет сокращение нашего бюджета, мы фальшиво от этого играть не начнем.

— Вернемся к программе фестиваля. Одним из самых ярких моментов должен стать концерт джазового квартета из ЮАР.

— Джаз у нас бывает каждый год. На сей раз вместе со своим трио приезжает легендарный джазовый пианист Абдулла Ибрагим. Он впервые посетит Россию в свои 82 года.

— Недавно президент объявил о том, что Всероссийский детский спортивный центр в Сочи начнет принимать музыкантов.

— Думаю, это отличная идея. У меня сейчас есть шесть образовательных центров в разных городах России, и их существование полностью себя оправдало. Во-первых, это будоражит местную администрацию, во-вторых, позволяет детям находить цель в занятиях: ребенок занимается уже не просто так, а чтобы прийти к именитому педагогу. Чем больше будет подобных центов, тем лучше. Сам Бог теперь велел сделать этот центр в Сочи, и, конечно, подобный центр мог бы стать отличной базой для Всероссийского юношеского оркестра.

— Перед интервью мы застали вас с альтом в руках. Разучиваете что-то новое?

— Да, вот только открыл ноты. Не знаю, может быть, перед нами шедевр. Помню, как Ростропович мне когда-то сказал: «Старик, если для тебя пишут, ты обязательно играй. Даже если не совсем готов будешь. На каждые десять произведений три будет хороших и как минимум одно — гениальное». Это некая провокация для других композиторов: они ведь слышат, что ты играешь, и тоже начинают для тебя писать. Я так познакомился и со Шнитке, и с Губайдулиной, и с Канчели. Сейчас уже большое количество опусов накопилось, которые просто не успеваю посмотреть. Недавно я начал разбирать эту стопку нот: годы проходят, а я так и не сыграл, например, концерт Холминова. Открыл, и по первой же странице понял, что это высококачественная, умная музыка.

— Вам нравится авангардная музыка?

— Не важно, в каком стиле написана музыка, важно, «о чем поет соловей». Смысл и логика — вот что всегда отличало творчество наших композиторов. Эксперименты французские, немецкие — всё интересно. Но у нас все-таки традиция Мусоргского, Чайковского, Прокофьева, Шостаковича, Шнитке. Это всегда осознанное состояние, логика мысли. То, с чем мне интересно соприкасаться.