В ближайшее время появится не один десяток размашистых проектов о Крыме как земле, необычайно важной для России. И чувство гордости, густо замешанное на патриотизме, должно будет проснуться в аудитории. Для эффектной иллюстрации уже хрестоматийных слов Владимира Путина о Крыме и Севастополе, имеющих огромное цивилизационное и сакральное значение для России.
Но правильные слова есть, а внятного понимания нет. Хотя, казалось бы, о колоссальной важности региона говорит, не раз акцентируя внимание, сам президент. Да и та эйфория, что царила в Крыму и по всей России во время присоединения полуострова, — разве она может лукавить?
Всё так, но только лишь на первый взгляд. Потому что со временем из толщи российской многострадальности появляется всё больше обломков и рифов, угрожающих пронзить крымский линкор, возвращающийся в родную гавань. А рядом, сужая круги, поджидают голодные до новой плоти акулы.
И вот уже бывший министр финансов Алексей Кудрин легко и быстро считает, во сколько обойдется России «аннексия Крыма», называя чудовищную цифру: $150–200 млрд pа ближайшие 3–4 года. Ему вторят другие авторитеты из власть имущих: мартовские решения по включению мятежного полуострова в состав РФ стали серьезной, если не роковой ошибкой. Тут же находятся орды публичных людей, которые с разной степенью осторожности давят на совесть, мораль, повторяя, что так действовать, в общем-то, было нельзя, да и незачем. За этой видимой, говорящей частью антикрымской колонны следуют обычные люди, которые, пожалуй, и не очень-то против крымского воссоединения — отчего лишнее в дом не притащить? — но только лишь если за это ничего не будет.
Между тем жить в России — усилиями как западных санкционеров, так и собственных ренегатов и разгильдяев — становится всё труднее. Народ недоволен, но есть и другие, удовлетворенные: одним нужен повод для активизации сдерживающей политики, другим необходима причина для оправдания. Потому самое время заговорить об «аннексии Крыма». Не будь его, вкрадчиво или громоподобно доносят нам, жили бы россияне ну если не припеваючи, то вполне терпимо, как раньше. А теперь, простите, вы сделали выбор.
Рискованной казалась уже сама изначальная формулировка: «Россия спасла Крым». Да, во многом это действительно так, но слишком много у нее спекулятивных оттенков. Спасти можно любя, а можно и потому, что так получилось. В Китае, к слову, есть традиция, согласно которой обязанным на всю жизнь остается не тот, кого спасли, а тот, кто спас, ибо он сделал весьма полезное для себя дело.
В ситуации с Крымом есть аналогия и с тем, как семейная пара решает усыновить ребенка. Загоревшись, они, питаемые благими побуждениями, усыновляют или удочеряют создание. А потом начинают мучиться. Семейного бюджета не хватает, ведет себя чадо не так, как представлялось, способности у него не те, да и вообще — не поспешили ли? Обуза — терзаются и родители, и ребенок. Взрослые сокрушаются: «Ох, да что же за наказание?». И тут же как бы успокаивают себя: «Ну ничего, зато доброе дело сделали, таков, видать, наш крест». А что чувствует при этом ребенок, насколько он виноват — не суть важно. Хотя брали чадо не столько ради него, сколько ради себя. Для полной, здоровой семьи.
Смутные времена после воодушевления, эйфории «крымской весны», конечно же, предугадывались. И вместе с тем многие оказались к ним не готовы. Разговоры «мы вас спасли» ожидаемо трансформировались в «вы нам должны». Казалось бы, главное достижение внешней политики России в ее постсоветской истории постарались представить ошибкой и даже провалом. Теперь есть задача: сделать так, чтобы «Крымнаш» рождал исключительно негативные коннотации.
Полуостров представляется заржавевшей воронкой, куда в немыслимых количествах сливаются федеральные средства. Туда, болтает оппозиционный агитпроп, направлены все устремления правительства, оттого ущемляются иные российские регионы. «У нас что, своих нищих областей мало? Им внимания уделять не надо?» — завывают западные ветра. И некоторые в ответ подхватывают: «Почему это я ужиматься должен? Мы Крым разве для того брали? Поеду-ка я лучше в Турцию отдыхать».
Удивительно, но подчас крымчане в России воспринимаются как беженцы из Донбасса. В общем-то, как бы близкие, да но всё-таки не свои, не родные. И не дай бог, если они в категорию жалоб сунутся. Тогда напалмом — по недовольным, дабы не взошли критические цветы зла. Запомните: у вас в Крыму — всё хорошо, а главное — вы теперь с нами. Ну и чего уж, да, вы нам должны. Что, что? Разговор окончен!
На деле же та ситуация, в коей находится полуостров, — это фактическая его блокада: транспортно-логистическая, кадровая, социальная, психологическая, экономическая. Но о ней — ни слова, ее как бы не существует. Я, например, хорошо помню канун Нового года и мои старания прорваться из Украины в Крым: очереди, истерики, блокпосты, километры пешком по заснеженной местности, а по российскому телевидению — «налажено транспортное сообщение между Херсоном и Симферополем, пущены дополнительные рейсы». В этом есть что-то дикое: сначала голосить об опросе «Дождя» о Ленинградской блокаде, а после не замечать блокады родной земли уже сегодня. Более того — ей вольно или невольно способствовать.
Один пример. Из жизни севастопольской фирмы, где работает мой кум. Он сделал заказ деталей в России. Оплатил. Ему перезванивают:
— Извините, но мы не можем продать вам эти комплектующие.
— Как, почему?
— Санкции…
— Но вы же российская фирма…
— Да, но детали немецкие, еще раз извините…
Другие отказываются продавать, потому что функционируют как одно из подразделений американской компании. До кучи, товар фирмы, где работает кум, на сумму €130 тыс. арестован британской таможней. К кому обращаться, как вызволять? Все, что называется, разводят руками.
И такая ситуация на полуострове — повсеместно. Не только западные, но и российские лица отказываются работать с Крымом. Одни — потому что являются микроорганизмами филиальной грибницы, другие — по идеологическим соображениям. «Мы не станем работать с оккупированной территорией», — заявил мне директор крупной краснодарской фирмы, занимающейся медикаментами.
Исключение? Вряд ли. К кому обращаться? Хороший вопрос, если идет еще и информационная блокада. Стоило, например, мне заикнуться о бедах полуострова в эфире — был отстранен от участия в ток-шоу. Забыл я, что у нас, в Крыму, всё хорошо.
Да, есть понимание, что возвращение полуострова — это во многом воля одного человека или, правильнее, той силы, что он олицетворяет. А действуют и другие, альтернативные, игроки влияния. Но не использовать богатейший крымский потенциал — абсурд. Уверять же при этом, что регион убыточен, — позор.
Сомневаюсь, что Турция или США, Польша или Румыния, получив Крым в свое распоряжение, отбрыкивались бы от такого подарка, выдавая его за тяжкую ношу. Во все времена за полуостров бились сильнейшие державы мира. В принципе странно объяснять те колоссальные преимущества, которые дает овладение Крымом: и географические, и военные, и рекреационные, и людские.
Однако — парадокс — выходит, что объяснять нужно. Хотя нелепо отбиваться от территории, где Севастополь — неприступная город-крепость, Феодосия — ведущий европейский водный курорт, Ялта — Мекка людей творческих и т.д. Будто нет Южного берега Крыма как украшения всей Евразии, нет сотни уникальных военных объектов, нет десятков мощнейших заводов, нет великолепной научно-технической базы, нет акватории Черного моря. Да, сейчас всё это находится в запущенном, потрепанном украинской независимостью состоянии, но можно и нужно восстановить, реставрировать данное богатство. Это легче, чем создавать новое, с нуля; при условии, конечно, что в принципе есть конструктивное желание.
Хотя проблема даже не в материи, нет, а прежде всего в головах, душах тех, кто отторгает, не принимает Крым. Он чужой им. Между тем здесь пылают сердца 2 млн русских людей, рискнувших многим, чтобы быть вместе с Россией. И они сделали это по большей части не ради колбасы, зарплаты или пенсии, которую назначит очередной Кудрин, а потому что ощущали нерушимую связь с русской землей. Они проросли в нее корнями и даже на удалении оставались там. Вот в чем соль русского Крыма, «но, когда соль теряет силу, она становится яд».
И сейчас, в это переломное время, люди Крыма вторят друг другу: «Мы готовы терпеть, готовы бороться, ведь главное — что мы дома». От того испепеляющий стыд может быть в том, что, вернувшись в родную гавань, они не будут приняты, а так и останутся дрейфовать в открытом море. Один на один со штормом.
Крым сегодня — это шанс, возможность. Крым — это русский ответ всему тому мракобесию, что смущало, оплевывало, терзало Россию все эти годы. Осознание, нахождение «внутреннего Крыма» в себе — надежда спастись, пробудиться.
Но Крым — это и тест, проверка, лакмус для каждого россиянина. Это ответ на вопрос: «Кто ты на самом деле?». Человек, у которого на паспорте — двуглавый орел, а в быту — возможность доить Россию, или носитель русского кода, русской культуры, часть великой державы? Мясо ты в офисном кресле или некто более осознанный?
Крымчане ответили на данный вопрос. Они знают, что они часть русской земли. Пришло время ответить и самой России. Ведь русский крест — это и спасение, и искупление.
Согласен, несколько высокопарная риторика, но в вопросе Крыма она неизбежна. Она должна дополнять сугубо материалистический подход. Потому что полуостров — это шанс для России.
И мост туда нужен не только физический, но и ментальный, психологический. Иначе и Крым, и Россия, вспоминая Аксёнова и Цымбурского, могут стать изолированными островами. Хуже — в душевном теле каждого россиянина может умереть, подчас и не родившись, «внутренний Крым», и на его месте останется черная отметина наподобие той, что образуется при злокачественном заболевании. Она станет и напоминанием, и диагнозом, и предвестием катастрофы. Так быть не должно.
