Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Мир
В МИД Турции допустили окончание конфликта на Украине в 2025 году
Общество
На Камчатке нашли тело второго пропавшего под лавиной туриста
Мир
На Украине признали неспособность противостоять российским БПЛА
Спорт
«Трактор» победил «Динамо» в овертайме и увеличил преимущество в серии
Мир
Politico узнала о намерениях КНР бойкотировать встречи по Украине без участия РФ
Армия
Расчет ЗРК «Бук-М1» сбил украинский вертолет на артемовском направлении
Мир
Боррель заявил о поддержке глав МИД ЕС использования российских активов для Украины
Мир
Трамп исключил Рамасвами из списка потенциальных вице-президентов
Мир
По меньшей мере семь человек погибли и 20 пострадали в результате ДТП в Непале
Общество
Региональный режим ЧС введен в Амурской области из-за обрушения на руднике «Пионер»
Армия
МО показало уничтожение расчетов ВСУ у приграничных районов Белгородской области
Мир
Трамп назвал реальными управленцами США злобное и коварное окружение Байдена
Мир
Сенатор США потребовал от граждан Украины всех возрастов мобилизоваться в ВСУ
Мир
В Польше обнаружили потерявшийся американский дрон MQ-9 Reaper
Общество
Собянин рассказал о разделе «Мои госпитализации» в электронной медкарте

«Приходя на концерт, я сажусь там, откуда легко уйти»

Теодор Курентзис — о пафосе, радикальных пермских бабушках и возможном переезде в Москву
0
«Приходя на концерт, я сажусь там, откуда легко уйти»
Озвучить текст
Выделить главное
вкл
выкл

В Перми заканчивается Международный Дягилевский фестиваль. Финальная программа сложена из двух опусов композитора — резидента фестиваля Леонида Десятникова и Пятой симфонии Густава Малера. Над последней Теодор Курентзис всю неделю трудился с особым усердием. После очередного штурма третьей части худрук Пермской оперы поговорил с корреспондентом «Известий».

— В этом году бюджет фестиваля сократили вдвое. Праздник сильно пострадал?

— Как ни странно, праздник не стал хуже: поддержать фестиваль пришло больше людей, чем мы рассчитывали. Проблема только в том, что пришлось отменить ряд проектов, включая «Весну священную» в постановке Ромео Кастеллуччи.

— «Весна» откладывается до следующего года?

— У нас нет никаких гарантий. Мы не знаем, что будет через год, мы ничего не знаем. Утверждать смету будут в самый последний момент. А мы просто строим планы исходя из вдохновения. Что будет — то будет.

— Недавно вы создали комиссию для заказа новых сочинений. Кому и что будете заказывать?

— Мы уже заказали по концерту Алексею Сюмаку, Сергею Невскому и Павлу Карманову. Исполним оперу Сюмака «Немаяковский». Заказали балет Марко Никодиевичу (ставить будет Антон Пимонов). Думаем воплотить сочинение Coro Лучано Берио как спектакль. У Лени Десятникова есть произведения, которые мы хотим исполнить, только там еще нужно решить проблемы с правами. Очень много музыки заказано, но нет уверенности в том, что все осуществится. В этом разница между нами и большими театрами.

— Ощущение неуверенности в завтрашнем дне появилось у вас недавно или не покидало с начала работы в Перми?

— У моего пермского проекта в целом гарантии есть. У Дягилевского фестиваля — нет. В региональном министерстве культуры должно быть понимание, насколько это важно. Если человек любит своих детей, хочет, чтобы они были умные, а не просто набивали брюхо, он должен задуматься, почему нужна хорошая музыка, почему плохо на фасадах представительских зданий вешать некрасивые афиши. Вы посмотрите эстетику афиш, которые висят в городе.

— Если честно, я вижу везде только афиши вашего фестиваля.

— Есть и другие. Посмотрите на филармонию, например.

— Первое, что я увидел в Перми, — это распечатанные на принтере плакатики с вашей фотографией, где написано: «Поздравим Курентзиса с замечательной победой на «Золотой маске». Вам дорога такая низовая народная любовь?

— На самом деле это мы с женой печатаем их ночью и расклеиваем.

— В марте, покидая свой пост, Сергей Капков сказал, что планирует пригласить вас в Москву. Можете прокомментировать его слова?

— Всё возможно. Если я уеду из Перми, мне важно, чтобы здесь кто-то остался вместо меня. Вообще не люблю, когда все завязано только на мне. Но, понимаете, у меня есть определенная миссия в Перми, и она не окончена. Да, публика и сейчас уже жаждет искусства, приходит на концерты разных стилей. К нам идут и альтернативная молодежь, и бабушки. Причем бабушки покупают билеты на самые радикальные проекты: на «Носферату» Дмитрия Курляндского они каждый раз устраивали стоячую овацию. И это не двоюродные сестры Эзры Паунда, это нормальные советские бабушки. Но нужно и дальше расширять аудиторию.

Я могу организовать музыкальную жизнь в любом городе, но в Москве есть особые сложности. Там настолько «массовая» жизнь, что многие культурные события ускользают от внимания, не имеют должного резонанса. Поэтому если я переберусь в Москву, мне будет необходима очень большая поддержка властей. Вообще же Москве это нужно и Санкт-Петербургу еще больше.

— Почему больше?

—Там хорошая ситуация в драматических театрах — Александринском, БДТ. Все умные люди сейчас ходят туда. А в музыке куда ходят умные люди? Конечно, есть филармония, есть Мариинский театр. Но когда я говорю об организации музыкальной жизни, я имею в виду молодые силы, которые создают что-то новое. В Москве такого много: «Электротеатр», Центр имени Мейерхольда, «Школа драматического искусства», «Гоголь-центр», даже МХТ сейчас прогрессивен. Театр помогает музыке, флиртует с ней. Это началось после того, как мы создали «Территорию», потом я познакомил молодых композиторов с Кириллом Серебренниковым, Борей Юханановым. Но все-таки сейчас именно театралы поддерживают музыкантов. А собственно музыкальные центры где? В Москве есть кафе, где я увижу всех умных, прогрессивных людей и узнаю, где можно послушать их музыку. Кафе есть, а концертных площадок нет.

— Я потому и удивился, что вы делаете акцент на Петербурге.

— В Москве все-таки больше возможностей, больше гастролеров. Когда вы в последний раз видели в Петербурге современную оперу?

— Были «Два акта» Владимира Раннева. Был «Левша» Родиона Щедрина.

— Ну если так — хорошо, пусть будет «Левша». Но мы говорим об актуальном искусстве. Я не сомневаюсь, что в Петербурге есть шикарные здания, шикарные музыкальные «музеи», шикарные исполнители. Но где актуальное? Я не директор музея. Я должен создавать новое искусство.

— Как грека, хочу вас спросить: что такое пафос и как вы к нему относитесь?

— Пафос — это страсть. Пафос возникает только при большом градусе, высоком напряжении тока. В музыке пафос очень важен. Как это объяснить? Представьте, что мы с вами сейчас пойдем в зал слушать Седьмую симфонию Шостаковича, сядем рядом. Мы сейчас расслабленные, уставшие, холодные. Нам покажется, что эта музыка слишком громкая, у нас заболят уши. Но если мы будем трудиться вместе с музыкой, поднимать интеллектуальный и духовный градус, мы начнем остро ощущать происходящее и захотим слушать еще и еще. Поэтому пафос — это передача очень высокого заряда напряжения, который должен поразить зрителей. Театр вообще работает только так. Вспомните, например, театр Терзопулоса: он построен на энергии, а не на интеллекте или модернистских примочках. Там уже нет эстетики. Эстетика — это адаптация под современный мозг, работа со зрением, слухом, запахом. А у Терзопулоса происходит некий солнечный удар, после которого органы чувств перестают действовать и начинается какое-то другое управление человеком.

— Вы любите крайности в искусстве. Вот только что на репетиции симфонии Малера вы акцентировали внимание скрипачей на пяти форте, указанных в партитуре.

— Если крайности оправданны — да, люблю. Как устроен оркестровый мир сейчас? Приходят музыканты. Сидят. Приходит дирижер. Музыканты холодные, играют на усредненной динамике, он их как-то собирает. А композитор, когда пишет музыку, сходит с ума! Для него в этот момент решается вопрос жизни и смерти. И он хочет, чтобы музыка прозвучала именно так, чтобы все силы исполнителей были брошены на его сочинение. Только тогда искусство может стать сотворением мира. Что говорил Малер? «Для меня написать симфонию — значит создать новый мир со своими законами». Его симфонии можно подать настолько сильно, что люди начнут действовать в этом мире, по его законам. Искусство существует, чтобы что-то менять в человеке. Вот вы можете сказать, зачем вы идете на концерт? Чего вы ждете от музыки?

— Красоты. И потрясения.

— Значит, вы ищете Аполлона и Диониса. Это и есть две составляющие музыки, так гласит теория. Аполлон — это красота, которая нас духовно преображает. Дионис — это экстаз, потрясение, после которого мы становимся другими людьми, посредством нас начинают происходить странные явления. Но музыканты и слушатели обычно не пропускают сквозь себя эту энергию. Поэтому я вообще не хожу на концерты.

— Давно?

— Пять лет. Если даже прихожу, то сбегаю через десять минут. Сажусь всегда там, откуда можно легко уйти. Я просто не могу, мучаюсь, мне становится физически плохо. У меня очень сильная энергия. Положительная. И когда она не находит выхода, я чувствую, что блокируюсь. У меня одновременно возникают клаустрофобия и агорафобия.

— На недавней церемонии вручения «Золотой маски» вы сказали, что уже не помните, сколько у вас «Масок». Валерий Гергиев после пяти побед подряд отказался от участия: объяснил, что хочет дать дорогу молодым. У вас не возникало подобного намерения?

— По-моему, на самом деле Валерий Гергиев обиделся, что театру не дали «Маску», и ушел. Лично у меня сейчас самая большая коллекция «Золотых масок». С моими амбициями она никак не связана. Когда я не получил «Маску» за «Свадьбу Фигаро», это было абсолютно несправедливо, потому что речь шла о лучшем спектакле всех времен. Но они хотели наградить другой театр, у которого не было иной возможности получить премию. А нам дали спецприз за партию хаммерклавира. Я всё понимаю, и эта история меня никак не задевает. Но вообще «Золотая маска» мне нужна, потому что у меня нет федерального бюджета, нет московских и петербургских миллиардов. Она дает мне возможность что-то доказывать людям, которые не понимают и не могут оценить искусство. Я живу в закрытом городе, где люди не привыкли давать деньги на музыку. Я не звоню банкирам и не говорю «дайте мне четыре поезда». У меня нет таких способностей, я артист.

— Год назад вы получили российское гражданство.

— Очень горжусь этим. Потому что Россия — великая страна. Просто некоторые люди примитивизируют ее. Нужно сопротивляться примитивизации великой страны.

— Теперь вам, как гражданину, сопротивляться проще?

— Я не занимаюсь политикой. Моя единственная цель — достичь такого результата, чтобы вы могли услышать красоту и почувствовать потрясение. Те, кто так делает, любят Россию. Те, кто видит только миллионы вокруг себя, не любят ее. Для меня в этом вопросе мир четко делится на черное и белое.

Комментарии
Прямой эфир