Реакция российского общества на легализацию однополых браков в США оказалась страннее и вреднее самой легализации. Последняя назревала давно. Однополые браки уже были разрешены более чем в 10 штатах (Айова, Калифорния, Флорида, Колорадо и др.), Барак Обама публично поддержал их легализацию еще 9 мая 2012 года.
США в данном вопросе — далеко не первопроходцы.
Первыми были Нидерланды в 1979 году. Далее однополые браки легализировали в Бельгии, Испании, Канаде, ЮАР, странах Скандинавии и др.
В самой же Америке до 70-х годов прошлого века гомосексуализм официально считался психическим заболеванием. Только в 1973 году 13 из 15 членов президиума Американской психиатрической ассоциации решили, что это не так.
Однако именно Белый дом зарекомендовал себя в качестве главного защитника сексуальных меньшинств по всему миру. Правда, в опеке этой хватает откровенного лицемерия. Американцы, например, очень любят попрекать несоблюдением прав сексуальных меньшинств Россию и Украину, но «мирятся» с их тяжелейшим положением в арабских странах (например, в Саудовской Аравии, где за гомосексуализм положена смертная кара).
Вопрос однополых отношений давно вышел за пределы морально-этического и сексуального контекста, перекочевав в сферу политики. Это прежде всего инструмент давления. Инструмент, максимально заточенный на поражение, но закамуфлированный сотней отвлекающих надстроек и мифов.
Когда право выбора полового партнера становится как бы правом на свободное волеизъявление, на свободу человека в принципе и звучат красивые лозунги о демократии, прогрессе и равноправии, оппонирующие негативно окрашенным ярлыкам — вроде диктатуры, косности, подавления.
Прежние базисы иудеохристианской цивилизации, где «кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти» (Левит), перестают существовать, а вместе с ними, по сути, разрушается и сама цивилизация. На ее месте возводится «новый прекрасный мир», построенный, в общем-то, на прежних принципах подавления, но с одним важным новшеством — раб должен быть доволен своим рабством. Его, как бройлерного цыпленка, откармливают вседозволенностью, маркированной под «свободу», и постепенно он пресыщается ею настолько, что перестает понимать, ради чего всё это и что с ней, собственно, делать.
Кризис социальный перерастает в кризис экзистенциальный.
Религиозная традиция рассматривает это как плененность человека страстностью жизни. Например, православный преподобный XVII века Нил Сорский так описывает механизм разрастания греха: «Сперва возникает представление помысла или предмета — прилог; потом принятие его — сочетание; далее согласие с ним — сложение; за ним порабощение от него — пленение; и, наконец — страсть».
Между тем сами дефиниции «грех», «страсть», как и вся прежняя мораль, в новой матрице ценностей недействительны. Они бессмысленны, как отпавшие рудиментарные образования. Новый дискурс не принимает их. Более того, относящиеся к сфере религии и морали (явлений в новом обществе атавистических), они маркируют использующего их как чужого, как аутсайдера.
Таким образом, формируется status in statu, независимая формация со своим внутренними законами и правилами.
Создается некий круг избранных, и принадлежность к нему рождает чувство собственной значимости. В том числе потому геи и лесбиянки так любят подчеркивать свою уникальность и элитарность. И в, например, казалось бы, ничего не значащем, но весьма настойчивом упоминании, кто из гениев имел гомосексуальные или бисексуальные наклонности, есть своя убеждающая логика.
Круг избранных надежно охраняет то, что питает и формирует его. Любые посягательства чреваты. Быть геем в западном мире сегодня значит пусть и не всегда однозначно, но подчеркнуть свою исключительность, на которую можно списать многое и от которой во многом можно оттолкнуться.
Прослыть же гомофобом значит часто иметь проблемы. Как и в теме холокоста, тут необходимо быть максимально дипломатичным, а лучше придерживаться одной стороны. Пример американского актера Алека Болдуина, потерявшего работу из-за своих гомофобных высказываний, весьма показателен.
Человека нельзя сделать геем. При всей колоссальной мощи агитпропа, работающего на это, однополое влечение в самой сути своей отторгает инстинкты бытия (человек остается социальным животным). Но, как и в любом явлении, существует флуктуация, и в данном аспекте она составляет, по разным оценкам, от 6 до 9%.
Этот процент физиологически гомосексуальных людей остается неизменным.
Однако есть гомосексуализм поверхностный, приобретенный — социально, культурно. И он напрямую зависит от тех установок, моделей и паттернов, которые доминируют в обществе.
Одним из первых широко известных исследований на эту тему стали работы американского биолога и сексолога Альфреда Кинси. Согласно его достаточно спорной статистике, опубликованной в конце 40-х – начале 50-х годов прошлого века, около 30% американских мужчин мечтали о гомосексуальной связи вплоть до оргазма. Со временем эта цифра варьировалась в зависимости от господствующих в обществе настроений и трендов.
Вопрос легализации однополых браков, изменения самого отношения к ним является серьезным элементом манипуляции массовым сознанием, фактором селекции нового человека. И здесь наблюдается эволюция от порицания до абсолютной нормы.
Шаг следующий — декларация превосходства.
Собственно, большинство россиян, столь резко отреагировавших на американскую легализацию однополых браков, во многом боятся именно этого — навязывания и доминирования гомосексуализма. Однако тот градус истерии, с коим происходит эта реакция, идет в плюс тому, против чего она направлена.
Ведь гомосексуальный вопрос — это всегда провокация, социальная, политическая, культурная, и цель ее — вовлечь максимальное число участников, которые сгенерировали бы как можно большее количество отвращения, ненависти, дабы они исказили, в общем-то, естественное отношение, превратив норму в патологию.
Так поборники консервативных ценностей трансформируются в средневековых мракобесов, облаченных в инквизиторские одежды. К этому образу добавляются распаляющие заявления о косности, отсталости, нетерпимости российского общества, представляемого в виде факельной толпы, идущей сжигать Франкенштейна.
Громкоголосые, невротические реакции с призывами «запретить, ликвидировать, уничтожить» любые намеки не только на пропаганду гомосексуализма, но и на сам гомосексуализм в принципе — лишь подспорье в разделении общества. Для страны, имеющей огромное количество своих — всегда первоочередных — проблем, это непозволительная роскошь: отвлечение и рассредоточение.
Официализацию гомосексуальных отношений, их легальный и ярко выраженный статус нельзя побороть запретами, протестами и блокадами. Да и делать этого ни в коем случае нельзя. Табу в современном обществе подразумевает рекламу.
Потому говорить о защите консервативных ценностей в России надо не в формате унылости школьных лекций, но в спектре создания — или возрождения — полноценного института семьи не с ура-патриотическим навязыванием, но с внятной декларацией семейных ценностей. По сути, это создание — или опять же воссоздание — своего полноценного мира, нейтрализующего угрозу не суетливыми табу и запретами, а одним своим успешным авторитетным существованием.
