Очередь на Серова как культурный подвиг
На часах 13. На градуснике — минус 13. С Крымского моста справа видна разбитая Москва-река, слева — здание на Крымском Валу. На нем написано «Дикая природа России», под ним, на белом снегу, видны пестрые точки, похожие на просыпавшееся разноцветное драже. Это — знаменитая очередь на Серова.
Еще немного — и я тоже стану частью этой очереди. Надо только спуститься в переход, вынырнуть с другой стороны.
— Девушка. На выставку. Серова. Без очереди. Тысячу. Рублей, — набрасывается озябший мужик в ушанке. У него зуб на зуб не попадает и слова не цепляются в предложения.
Нет, мужик, ты не собьешь меня с пути истинного, думаю я, но из вежливости интересуюсь:
— А что, очередь большая?
— Уэээээ, — ревет мужик, запрокинув голову к небу. На языке дикой природы России этот рев означает: «Огромная! Два, нет, три часа будете стоять, не меньше. А тысячи рублей не пожалеете — я вас к своему человечку проведу, войдете следующей партией»...
Но я не хочу следующей партией. Я хочу со своим народом. Туда, где мой народ, к счастью, стоит, где снег утыкан желтыми флагами Военно-исторического общества, где пестрые дети в непромокаемых комбинезонах катаются с горы, где у кузнеца Вучетича выросла неприличная сосулька, где буквой S — как доллар, вьется знаменитая Очередь На Серова.
Очередь На Серова живет бурной жизнью. Хвастается собственной длиной. Бает, что утром стояла до Дзержинского, а сейчас — только до горки. Ругает холод. Ругает министров. Ест принесенное из дому сало. Поет песню «На выставке Серова я главный экспонат».
Очереди На Серова раздают флаеры от Военно-патриотического общества, сдают квартиры, предлагают косметику по каталогам, продают шапки, продают места поближе ко входу, продают билеты на концерт бардовской певицы Светланы Копыловой, продают барсучий жир от обморожений.
Встретившийся корреспондент канала «Дождь» (правильнее, канал «Сосулька») Павел Лобков уверяет, что здесь можно продать маму и оформить ипотеку без поручителей.
Встретившаяся институтская однокашница, одержимая матримониальными инстинктами, ищет здесь потерянное женское счастье.
Вдоль очереди ходят журналисты и недоуменно спрашивают Очередь, зачем она здесь стоит, такая Очередь. Одержимая матримониальными идеями однокашница врет, что она — библиотекарь из Самары, приехала специально, чтобы посмотреть, на что посмотрел Путин. Креатив напрасен. Видеокамера телеканала «Сосулька» от такой наглой лжи замерзает и отключается.
Очередь На Серова рассуждает о том, что природа Очереди На Серова загадочна, как русская душа. «Вот если бы девушка с жемчужной сережкой» — я бы поняла, а «Девочку с персиками» — не понимаю», — говорит женщина в песцовой шубе. Кто-то отвечает, что через дорогу проходит куда как более крутая выставка Луизы Буржуа, но там посетителей вообще нет, поэтому можно пойти туда. Женщина в песцовой шубе согласно кивает и никуда не идет.
То ли от холода, то ли потому, что я тоже журналист, начинаю ходить вдоль очереди и спрашивать, зачем она тут стоит.
— Как зачем! Посмотреть картины Серова, — отвечает Ирина Макарова, врач из Одинцово.
— Так ведь их можно в Лаврушинском посмотреть.
— А я, может, не картины, а графику. Графику, может, хочу увидеть. Здесь, может, редкая графика выставлена, — не сдается женщина.
Неподалеку от очереди люди в шлемах и костюмах Дарта Вейдера возятся с желто-оранжевым полотном.
— Это что, батут? — в шутку спрашивает Очередь На Серова.
— Ага, батут, — в шутку отвечает Дарт Вейдер, — чтобы вы прыгали и согревались.
На груди у Дарта Вейдера написано МЧС.
Дымится полевая кухня от Военно-исторического общества, но никого не кормит.
Мужчины в седых каракулевых шапках и в тулупах объясняют, что кормили утром. А теперь варят новую порцию еды, но она еще не готова.
Но вот уже на белом снегу появляется черная машина с мигалкой. Из нее выходят Мединский и Трегулова без шапок. Очередь На Серова как по команде вытаскивает айфоны и приготавливается снимать. Гречка и чай тоже приготавливаются.
Под аплодисменты Очереди На Серова министр и глава Третьяковки рассказывают о том, что выставку продлят еще на неделю.
Озвучив радостные новости, Мединский решается попробовать кашу.
— Какаша, Влмыр Рысыслаич? — спрашивают заиндевелыми губами журналисты.
— Вкусная! — отвечает Мединский.
Отдельные части очереди подбегают к Мединскому, говорят «спасибо» и просят каши из того же котелка, из которого ел министр.
Трегулова и Мединский садятся в машину с мигалкой. Следом навостряет лыжи полевая кухня. «Каши было всего 22 кг, уже всё съели», — рапортует военно-полевой кухонный работник в тулупе и в каракулевой шапке со звездой. «Не бойтесь, мы вам завтра еще каши привезем», — обещают Очереди остальные военно-полевые-кухонные рабочие.
Я заиндевеваю как журналист и уже не хочу быть частью Очереди На Серова.
— Не уходите. Надо еще хотя бы полчаса постоять! — останавливает меня женщина в песцах.
— Зачем? Через полчаса всё равно не войдем, — отвечаю я.
— Важно не посмотреть, важен культурный подвиг. Я вот уже почти три часа стою. И ничего. Не жалуюсь. Вы, молодые, вообще думаете о том, что вы потом детям рассказывать будете? — сердится песцовая дама.
Я сетую на то, что полчаса стояния в очереди — и рассказывать будет некому.
— А что ты без шапки? Голова-то, поди своя, а не мединская. Платок хотя бы повяжи. Потеплеет, — советует собеседница.
Греюсь в автобусе «Бампер», торгующем детскими книгами. Девчонки из «Бампера» жалуются, что Очередь На Серова жадноватая. Несмотря на свою величину, книг покупает мало: «В основном греют пятую точку и воруют». Проникаюсь жалостью и состраданием к девчонкам. Погрев пятую точку, покупаю книгу Рубена Гальеги. Ту, где на самой первой странице написано: «Я — герой. Быть героем легко».
На отмороженных ногах, в платке на голове, но с чистым сердцем я возвращаюсь в очередь. Я — герой.
