«Сейчас три человека на российском сегменте МКС — это некий перебор»

Герой Советского Союза и Герой России легендарный летчик-космонавт Сергей Крикалёв в марте был назначен директором по пилотируемым программам государственной корпорации «Роскосмос». В интервью корреспонденту «Известий» Ивану Чеберко Сергей Константинович рассказал, как будет меняться и совершенствоваться система подготовки российских космонавтов.

— Будет ли создан в «Роскосмосе» центр пилотируемой космонавтики с включением в эту структуру подразделений из разных предприятий отрасли?

— Обсуждение этого вопроса велось давно. Пока же у нас есть в госкорпорации департамент пилотируемых программ. Идея создания центра пилотируемой космонавтики, по-видимому, может реализовываться на следующих этапах реформы, если это вообще станет необходимо.

— Переход в госкорпорацию для большинства служащих Федерального космического агентства (ФКА) сопровождается кратным увеличением доходов. Космонавты в этой связи ожидают какого-то улучшения материального довольствия?

— Нужно учитывать, что небольшие оклады чиновников ФКА были результатом существующей системы финансирования госучреждений такого типа. А на предприятиях отрасли ситуация могла сильно отличаться. Кратное повышение получилось из-за того, что они получали очень мало. А если люди на предприятиях получали приличную зарплату, то, скорее всего, при переходе в госкорпорацию она сильно не изменится. Что касается космонавтов, то они в 2013 году получили новую ступенчатую систему оплаты труда.

— Сколько сейчас зарабатывают космонавты?

— Зависит от опыта, квалификации. Диапазон от 80 тыс. до 200 тыс. рублей с лишним, если говорить о периоде подготовки на Земле. Надбавка за полет рассчитывается исходя из сложности полета, где основным фактором является длительность экспедиции. Есть множество надбавок за выходы, стыковки, прочие усложняющие элементы. В среднем за полугодовой полет, исходя из моего опыта, выходит около 3 млн рублей. Но нужно принимать во внимание, что получение этой суммы, по сути, включает в себя несколько лет подготовки.

— Как вы относитесь к изоляционным экспериментам, проводимым в земных условиях? Есть ли ощутимая польза от попытки имитировать в земных условиях обстоятельства длительных космических экспедиций?

— Такие опыты могут быть интересны и полезны не только космонавтам, но и полярникам, к примеру подводникам. Но я в то же время не уверен, что для космонавтики здесь остались какие-то совсем уж неизвестные вещи. Как люди себя ведут в изоляции сроком до 500 дней, мы знаем. А на больший срок непонятно, будем ли мы летать и надо ли это. К долгим и сверхдолгим экспедициям мы готовим космонавтов уже на протяжении десятилетий, это что касается орбитальных полетов. Если же говорить о полетах за пределы магнитного пояса Земли, где нет защиты от радиации, то такие экспедиции должны быть, наоборот, короче по времени.

— Включая полеты на Марс?

— На Марс мы пока лететь не готовы, так как не решен главным образом вопрос защиты экипажа от радиации. Есть и другие нерешенные вопросы, касающиеся марсианской экспедиции, радиация — один из них. Как раз один из путей решения этого вопроса — лететь быстрее. Поэтому работа в этом направлении ведется, в том числе путем совершенствования двигателей.

— Сейчас обсуждается вопрос перехода Института медико-биологических проблем РАН (ИМБП) в ведение «Роскосмоса». В контуре системы подготовки космонавтов такая структура нужна?

— Если говорить в общем, то медицинская составляющая, конечно же, должна присутствовать в «Роскосмосе». Потому что это часть обеспечения функционала «Роскосмоса». Например, в NASA есть главный врач. Так что — да, медицина и у нас должна быть, а каким путем это обеспечить — надо садиться и обсуждать, не торопясь. ИМБП в таком виде, как он сейчас существует, — это типичное подразделение РАН, или теперь ФАНО. Процентов на 60–70 это учреждение финансируется исходя из задач «Роскосмоса». Далее возможны два варианта: ИМБП остается в структуре РАН, и функционал по линии «Роскосмоса» становится для организации дополнительным или же переходит в структуру «Роскосмоса», и тогда фундаментальные науки становятся для данного учреждения дополнительными. Мы, разумеется, готовы обсуждать варианты, если такие вопросы появятся.

— Насколько важно для России иметь постоянную орбитальную инфраструктуру? Если, скажем, МКС не сохранится после 2024 года, то нужна ли России собственная станция?

— Если говорить об инфрастуктуре, то да. Станцию на орбите, постоянный доступ туда иметь нужно. Но людям на орбите постоянно, я считаю, быть необязательно. Всё зависит от программы. Например, на Луне, может быть, в перспективе нужно будет иметь постоянно обитаемую инфраструктуру. А на орбите Луны — лишь посещаемую. Варианты могут быть самые разные, но решения необходимо принимать исходя из целесообразности и экономических условий текущего момента.

— Несколько лет назад обсуждалась возможность оптимизации орбитальных смен, речь шла о том, что с задачами в текущем объеме на МКС справится меньшее количество людей. Возможна ли оптимизация численности экипажа МКС в будущем?

— Когда принималось решение об увеличении экипажа МКС с трех до шести человек, действительно высказывалось мнение, что увеличение российского экипажа до трех человек несколько преждевременно. Если смотреть на изначальный план, то у нас сначала предполагался запуск многофункционального лабораторного модуля (МЛМ) для МКС, а уже потом увеличение экипажа. Но запуск МЛМ несколько раз откладывался, а экипаж тем не менее увеличили. С моей точки зрения, три человека на российском сегменте с учетом того набора оборудования, которое есть сейчас, — это некий перебор. Было бы целесообразнее до ввода в строй МЛМ иметь там двух членов экипажа с российской стороны. И такие предложения сейчас обсуждаются, посмотрим, как это организовать в дальнейшем. Всё будет многократно взвешиваться. Нужно понимать еще, что уменьшение экипажа снижает для нас возможность тренировать молодых космонавтов.

— Совсем недавно с ваших слов пресса писала о планах построить базу на Луне уже к 2035 году...

— Очевидно имело место недопонимание, я про 2035 год применительно к лунной базе не говорил. В документе под названием «Концепция развития пилотируемой космонавтики», который был разработан «Роскосмосом» и утвержден правительством в 2013 году, говорится, что посадка на Луну планируется до 2030 года, а после предусмотрено создание лунной базы. 2035 год, безусловно, после 2030-го, но я нигде не говорил, что лунная база появится в 2035 году. О сроках сейчас говорить рано.

— Разговоры о планах строительства лунной базы идут постоянно, однако практически для этого не делается ничего. Пример: проектирование лунных грейдеров и экскаваторов было вписано в проект Федеральной космической программы (ФКП) на 2016–2025 годы, но после первой же редактуры эти работы оттуда исчезли. При этом понятно, что, не создавая нужной техники, мы Луну осваивать не сможем. Выходит, к созданию лунной базы мы готовимся в основном пока на словах?

— Тут вы правы, в итоговый вариант ФКП не вошли многие работы, связанные с лунной тематикой. К сожалению, вычеркнули не только экскаваторы, но и лунный взлетно-посадочный комплекс (ЛВПК). Правда, работы по нему будут вестись силами РКК «Энергия». Но сохранена программа исследования Луны автоматическими аппаратами, без них лунная программа невозможна. Надо на новом технологическом уровне отработать технологию облета земного спутника и посадки на него.

— Чей подвиг в истории космонавтики вы считаете самым значимым?

— Юрия Гагарина, потому что тогда слишком много было неизвестного. Сейчас мы идем по проторенной дороге, постепенно, небольшими шагами, а тогда этих возможностей не было, приходилось идти на огромный риск. Что было настоящим подвигом.