Лилипуты, гулливеры и прекрасная Манон
Первую оперную премьеру 241-го сезона Большой театр посвятил Анне Нетребко. По признанию гендиректора Владимира Урина, опера «Манон Леско» Джакомо Пуччини поставлена специально для звезды мировой музыки, а это значит, что отныне москвичи и гости столицы имеют шанс регулярно лицезреть несравненную Анну. И не только.
В лице Юсифа Эйвазова, нынешнего партнера и мужа певицы, бриллиант по имени Нетребко обрел достойную оправу. Вблизи великолепной спутницы певец благородно отступает в тень, приглушив эгоцентризм, свойственный тенорам его уровня. В качестве претензии Эйвазову можно предъявить разве что чрезмерное увлечение форте — темперамент артиста порой оказывается сильнее чувства меры. Впрочем, он с потрясающим чувством шепчет: Mio Dio... И этот стон души заполняет зал не хуже сочных децибелов.
Что касается чар Нетребко, то они заключаются не только в великолепном голосе и привлекательной внешности (в том же Большом немало солисток с аналогичными достоинствами), но прежде всего в умении распорядиться этим богатством с максимальной рачительностью.
Длинную дистанцию — от безмятежности первой встречи (Vedete, io sono fedele — «Прийти к вам я обещала») до предсмертного ужаса (Tutto dunque е finito — «Всё кончено теперь...») — Нетребко–Манон проходит с искушенностью титулованного марафонца. Не перегреть, не пережать, не пересушить, грамотно распределить силы и в итоге выдать идеальный продукт — этим искусством певица владеет в совершенстве.
Анна не скрывала, что в исполнении в связи с акустическим своеобразием спектакля возможны изъяны: «Из-за массивных декораций и большого пространства звук не возвращается к исполнителю. Приходится работать вдвойне...»
Однако мастер на то и мастер, что умеет работать в условиях ограничений — на премьере посланный певицей звук непринужденно лавировал по лабиринтам парижских улиц и, оттолкнувшись от гигантского зеркала, плавно тек в зал.
Режиссер Адольф Шапиро и художник Мария Трегубова, заполнившие сцену массивными конструкциями, были не слишком лояльны к певцам, зато оказались поклонниками Джонатана Свифта. Сначала Манон и ее спутники чувствуют себя гулливерами — бродят по уменьшенной копии французской столицы и летят над городом-сказкой на воздушном шаре. Затем обращаются в лилипутов и выясняют отношения под сенью гигантской куклы, усеянной такого же размера бижу. В пикантные моменты кукла, символизирующая страсть Манон к пустопорожнему блеску, понимающе закрывает глаза.
Кроме того, на сцене рассыпаны шары-жемчужины, бродят разнокалиберные маски, а происходящее удваивает упомянутое зеркало, в котором отражаются дирижер и оркестр. Внимания постановщиков, увлеченных игрой с пространством, не удостаиваются лишь певцы, почти сливающиеся со сценическими аксессуарами.
Стойкое ощущение, что режиссер боится оставлять исполнителей наедине с музыкой, сохраняется на протяжении всего спектакля. В знаменитом concertato третьего акта (Манон и де Грие горько сетуют на судьбу, Леско рассказывает пассажирам историю сестры, те ее комментируют, а сержант выкрикивает имена арестанток) из подземелья появляются дамы-фрики. Дефилируют они аккурат перед поющей Нетребко, практически перекрывая ее вокальные и актерские усилия.
Даже в трагическом финале персонажам не суждено побеседовать тет-а-тет. Пока Манон и ее возлюбленный совершают крестный путь к авансцене, на гигантском экране бегут, наплывая друг на друга, рукописные строки истории кавалера де Грие. Факсимильное буйство ослабевает лишь на последних тактах. Сбитый с толку зритель (то ли читать, слушая; то ли слушать, читая) наконец-то остается один на один с уходящей в вечность героиней: «Мои грехи покроет забвение, но моя любовь не умрет...»
«Манон Леско», опера Джакомо Пуччини, Большой театр, 2016. Дирижер-постановщик — Ядер Биньямини. Режиссер-постановщик — Адольф Шапиро. Художник-постановщик — Мария Трегубова. Художник по свету — Дамир Исмагилов. В ролях — Анна Нетребко, Юсиф Эйвазов, Эльчин Азизов, Александр Науменко, Марат Гали и др.
