Ян Фабр: «Спасибо Господу, я атеист»

В Эрмитаже открылась масштабная выставка Яна Фабра «Рыцарь отчаяния — воин красоты». После вернисажа известный арт-провокатор встретился с обозревателем «Известий».
— Каково ваше впечатление от работы в Эрмитаже?
— Михаил Пиотровский и Дмитрий Озерков (заведующий отделом современного искусства Эрмитажа, куратор выставки — «Известия») — люди свободного благородного духа. Они дали мне карт-бланш, предоставили гораздо больше свободы, чем, к примеру, французы в Лувре. Например, мы с сотрудниками Эрмитажа приходим в зал с работами ван Дейка. Я говорю: «Сдвиньте эти картины выше». И мне это разрешают! В Париже такое было бы невозможно.
— Пишут, что вы - первый художник, прижизненно получивший право на большую персональную выставку в Лувре.
— Мари-Лор Бернадак стала первым в истории Лувра куратором современного искусства. И как только это произошло, она сразу позвонила мне. Михаил Пиотровский и Дмитрий Озерков видели мою луврскую выставку. И когда Дмитрий стал курировать современное искусство в Эрмитаже, он сразу решил пригласить меня.
— Ваша мать была католичкой, а отец — атеистом. Можно ли сказать, что эти крайности сочетаются в вас?
— Да, мой отец был фламандец и абсолютный коммунист, а мама — франкоязычная католичка. Анархия любви: так я бы определил это сочетание. Родители очень сильно повлияли на меня. Отец, специалист по ботаническим садам, перерисовывал растения и был с классической точки зрения правильным и хорошим художником. Через него и дядю я имел доступ к рукописям Жана-Анри Фабра (Ян Фабр — потомок выдающегося французского энтомолога — «Известия»). Это тоже оказало огромное воздействие. Через папу я познакомился с классическим искусством. Мы ходили в музей, в зал Рубенса, чтобы перерисовать его работы.
Мама переводила мне Бодлера, Рембо и других французских авторов, тем самым привив любовь к этому языку, вечерами рассказывала библейские истории. От отца у меня любовь к визуальному образу, а от матери — к слову. Вот такой альянс… Но спасибо Господу, я атеист.
— Тем не менее, сквозь ваше творчество проходят христианские символы.
— Образ Христа стал для меня очень важным благодаря матери. Его восприятие связано с идеей стигматов. Проникновение в тело, страдание... Я надеюсь, что западная цивилизация будет больше думать о своей вере и следовать завету «подставь вторую щеку». Если бы идеи Христа уважались, многих катастроф удалось бы избежать.
Я живу в Бельгии, где недавно была террористическая атака в Брюсселе. Знаете, почему? Потому что мы не заботились о молодых мусульманах. Мы не давали им образование. Мы не давали им работу. Мы унижали их сорок лет. Европа не должна быть высокомерной. В том числе и по отношению к России.
— У вас есть работы, непосредственно связанные с образом Иисуса?
— В 1978 году я впервые работал с кровью как с материалом, изображая бичевание Христа. Это была работа в жанре перфоманс еще до того, как я узнал, что означает этот термин. Кстати, фламандские мастера прошлого использовали кровь — как животных, так и собственную, а еще втирали в краску пыль человеческих костей, чтобы добиться эффекта сияния. Если вы посмотрите ретроспективу моих работ, то увидите, что на протяжении сорока лет тело, с одной стороны, субъект, а с другой — объект моего искусства.
— В статьях о вас обращается внимание прежде всего на то, что вы высвобождаете в человеке инстинкты. Но божественное начало в нем — это для вас тоже реальность?
— Да, и очень важная реальность. Хотя в человеке многое обусловлено инстинктом, физиологией. Посмотрите, какие процессы происходят внутри тела: конкуренция сперматозоидов, эта «священная война», а еще - соревнование между белыми и красными телами, война между бактериями и клетками. Мы всегда находимся в состоянии войны: потому что она внутри нас.
И посмотрите на фигуры ангелов! Меня они всегда вдохновляли. Ангел бесполый, невинный, статичный, уникальный, идеальный. Люди же не идеальны. Но это и делает нас такими прекрасными.
— Одна из основных идей христианства — жизнь после смерти. Что вы думаете об этом?
— Я проживаю «посмертный» этап жизни, поскольку дважды был в коме. Вспомните фламандскую живопись. Она вся — memento mori. Она прославляет смерть, отдавая должное жизни. Об этом и мои работы.
— С христианством понятно. Но откуда у вас интерес к языческим богам?
— Прообраз Девы Марии, Пре-Мария — это Мать-Земля. Женское божество, которое изображали со множеством грудей. Католики взяли от язычества многое. Христианские праздники и ритуалы корнями тянутся к язычеству.
— Чувствуете ли вы, что европейская цивилизация приблизилась к финалу и что наступает какая-то другая цивилизация?
— Наверное, приближается, но произойдет это не в течение ближайших двух тысяч лет. Сейчас мы живем, как прекрасные животные. В общем-то, нормально живем, не очень плохо. Надо верить в будущее.
— Кстати, про будущее. Вы называете Рубенса Энди Уорхолом своего времени. А как вы хотите, чтобы воспринимали вас, скажем, через 500 лет?
— Наверное, как Рубенса своего времени (смеется). В молодые годы я поехал в Америку, там встречался с Уорхолом несколько раз, а по возвращении стал с придыханием рассказывать отцу: «Боже мой, я видел его самого…» На что отец ответил: «Дурак ты. Энди Уорхол Энди Уорхолом, но Рубенс должен быть для тебя куда важнее».
— Что входит в ваши интересы помимо искусства?
— Я верю в анархию красоты, анархию любви и анархию сексуальности. Вот мои три закона. В моих работах, которые вы можете увидеть в Эрмитаже, бьётся протест, ощущается низвержение авторитетов и внутреннее примирение с Богом.
Справка «Известий»
Ян Фабр — современный бельгийский художник, скульптор, режиссёр, хореограф и сценограф. Учился в Королевской Академии изящных искусств (Брюссель). В 1986 основал группу Troubleyn в Антверпене. Стал известен как театральный постановщик благодаря спектаклям «Это театр как ожидали и как предвидели» и «Сила театральных глупостей». Среди других постановок Фабра — «Я Кровь» (2001), «Лебединое Озеро» (2002), «Ангел смерти» (2003). Живописные работы и инсталляции Фабра демонстрировались в Лувре, на Венецианской биеннале и в других важнейших арт-институциях.