Сегодня — Международный день толерантности. Этим понятием нас, похоже, закормили в последнее время. Им же и попрекают: будьте толерантнее, россияне, а иначе никак. Данное словцо — один из главных маркеров в информационном пространстве. Почти такое же модное — и вместе с тем сладкое и абстрактное — как, например, «демократия» или «свобода». Если не вдумываться, то звучит красиво. Меж тем толерантность — во многом понятие медицинское. Антипод резистентности. Абсолютно толерантный организм обречен, потому что не способен к сопротивлению. Любой вирус, инородное тело, попадая, уничтожают его. Не в силах сопротивляться, отстаивать свою жизнь, самость.
И, собственно, разве не это происходит сегодня с Европой, задыхающейся от нашествия беженцев, под которых зачастую маскируются вполне практичные и порой агрессивные люди? Люди, которые пришли взять свое. Сотворить из чужого мира собственный. По своему образу и подобию. И мир прежний если и сопротивляется, то очень вяло, неубедительно.
Да, изначально толерантность не подразумевает абсолютное безразличие, терпимость — она апеллирует скорее к уважению и равноправию, но ржавому лому трудно противопоставить философские концепции, и в мире, бурлящем войнами и конфликтами, выживает сильнейший. Тот, кто нетерпим, тот, кто бьет первым. И вот тогда случается интересный перевёртыш: условно слабый становится абсолютным сильным, он навязывает свою волю и правила. Так в среде, где отсутствует сопротивление, наступает диктат меньшинства, и то, что изначально виделось как минимум странным, превращается сначала в норму, а после в тренд.
Подобное, например, произошло с гомосексуализмом на Западе. Ведь изначально в той же Америке он считался психологическим расстройством, и только в 70-х годах прошлого века Ассоциация психиатров решила, что это не так. Далее очень быстро развилась мода на гомосексуализм. Многие люди данной ориентации — как ответная реакция на притеснение ранее — посчитали себя кем-то вроде избранных, создав свое status in statu, закрытый привилегированный мир. Более того, гомосексуализм стал подлежать распространению.
К слову, Россию в вопросах свобод чаще всего попрекают именно нетолерантностью к геям. Хотя мы и не против них, а против создания гомокульта. Понятно, что в этих нападках много политики: ведь молчат, например, по отношению к Саудовской Аравии, где за гомосексуализм вообще полагается смертная казнь, но тут в принципе не учитываются традиции, обычаи нашей страны. И это еще одна беда всеобщей толерантности — утрата идентичности, стирание границ и, как следствие, вседозволенность, мир без Бога.
Но тогда что мы можем предложить взамен? Да и можем ли? Полагаю, что да. И тем страннее выглядят навязчивые разговоры о необходимости научить Россию толерантности, потому что наша страна является уникальным примером того, как миллионы людей разных вероисповеданий, национальностей, политических взглядов, традиций существуют в единстве на самой большой территории в мире. Именно Россия — эффективная модель будущего миропорядка.
Европа раздираема этническими и религиозными конфликтами: одни пытаются навязать волю другим. США существует по принципу плавильного котла, где люди, попадая в него, теряют прежнюю идентичность, дабы быть отлитыми в новой — как правило, англосаксонского либерально-протестантского типа. Россия же, наоборот, гармонично объединяет в себе во многом разных людей, живущих в одном метакультурном пространстве. И если США — это плавильный котел, то наша страна — тканый ковер, созданный из разных лоскутов, гармонирующих друг с другом.
Недавно я вернулся с писательского форума. В один из ночных споров у нас сложилось замечательное общество: китаец из Хабаровска, кореец из Подмосковья, еврей из Санкт-Петербурга, нанаец, русский из Электростали, башкирка, якут, поволжский немец из Казахстана. Дискутировали шумно и много, но сходились в одном — в том, что мы русские и мы — Россия. А иначе не может быть в стране, где поездка из Приморья в Карелию напоминает перемещение по галактикам. Однако войны миров нет и не будет.
Что объединяет всех нас? Прежде всего, многообразная русская культура, в основе которой, как бы не вымарывали свои и чужие, находится и всемирная отзывчивость, и широта души, и соборность, и стремление к справедливости, и великодушие. Мы испытали и испытываем столько влияний, что, казалось бы, давно должны были утратить свою идентичность, свой культурный код, но нет — выстояли, преобразовали и, наоборот, стали сильнее, не утратив первооснов. Чуковский писал, что русский язык, живой как жизнь, принимая иностранные слова, часть из них оставляет, а часть отбрасывает — производит отбор. Так поступает и наша душа, живая, многообразная, а язык есть душа народа. И это опять же хорошо видно на примере нашей литературы: и Валентин Распутин, и Фазиль Искандер, и Чингиз Айтматов, и Расул Гамзатов, и Иосиф Бродский — русские писатели.
Их и нас объединяет Русская мечта. Переход к ней, возрожденной, — переход от Русской идеи — мы сделали в 2014 году с возвращением Крыма, когда нащупали точку сборки новой России. Возможно, впервые в постсоветское время мы серьезно помыслили о себе, и мечта наша была противопоставлена мечте американской, сугубо индивидуалистической, той, где рай — рай на земле — наследуют не страждущие, а те, у кого пушка больше, пушка, прикрытая мифической толерантностью.
Основы Русской мечты зашифрованы и в наших сказках. Что есть «Теремок» или «Репка» как не притчи о стремлении к справедливости и преодолении бед через единство, через соборность, через великодушие и взаимопомощь? Но как только, и это уже другая сказка, о курочке Рябе, к этому домешивается наше непонимание, тогда появляется мышка (обитатель нижних миров, символ накопительства) и, махнув хвостиком, разбивает золотое яйцо, эту модель нового мира.
Потому столь важно сегодня понять себя и людей рядом. Понять свою роль и место, роль нашего народа и нашей страны, способной — и уже делающей это — предложить миру новую модель единого общества. И это понимание в сочетании с отзывчивостью и широтой души куда важнее и правильнее любой так называемой толерантности.
