Кристоф Рок: «Русские гораздо романтичнее французов»

Французский режиссер Кристоф Рок и актеры «Мастерской Петра Фоменко» решились на рискованный эксперимент. Ставя пьесу Мольера «Амфитрион», Рок сверялся с оригиналом, а актеры учили текст в переводе Валерия Брюсова. Первые показы уже прошли на Новой сцене «Мастерской». Обозреватель «Известий» встретилась с заезжей знаменитостью в перерыве между репетициями.

— Ваш «Амфитрион» — спектакль о любви. Хотя вы говорите, что этого не хотели...

— Во-первых, любовь — тема глобальная и многосоставная. Это и желание, и ревность, и власть мужчины над женщиной, и наоборот... Говорить о любви в общем смысле тяжело. Это мои общие соображения о том, почему спектакль про любовь — это нонсенс. Он всегда будет про какой-то один аспект.

Во-вторых, Мольер — человек жесткий. Он писал не про любовь, а про власть. А вот Валерий Брюсов, в чьем переводе мы ставили Мольера, больше подчеркивал романтическую линию. Нам пришлось приложить немало усилий, чтобы, несмотря на брюсовскую сентиментальность, выявить и показать сущность первоисточника. 

— Хотите сказать, что в исходном тексте нет ни слова о любви?

— Одна из сложностей, связанных с «Амфитрионом», — его чувственная составляющая, заложенная в ситуации и персонажах. Мольер говорит о любви через желание. Боги подписываются не любовью, а сексом и властью. Первая сцена с Юпитером и Алкменой — сугубо эротическая. Не любовная. 

У меня вообще складывается твердое убеждение, что вы, русские, гораздо романтичнее нас — сухих французов. Я сказал артистам, что слово «любовь» исключается из лексикона, моя цель — сделать их игру точной и заставить сконцентрироваться на чем-то более конкретном.

— На каких условиях вы согласились поставить спектакль в русском театре?

— Я сразу настоял, что приеду со своей командой. Театр на сегодняшний день остается практически последним коллективным искусством. Я могу приехать один и работать с актерами, у меня есть постановочные идеи. Но чтобы создать целостную эстетическую картину спектакля, мне нужна моя группа.

— «Картина» вам удалась. Огромное зеркало, которое вы использовали, потрясло зрителей. 

— Зеркало — это вообще крайне многозначное явление. Прежде всего это символ двойников, безумия, потустороннего мира. Но когда мы стали развивать эту мысль, для нас оказалось важнее то, что зеркала — это потеря ориентиров. Ты не знаешь, на что опираешься и в каком измерении пребываешь. К тому же зеркало очень помогло в третьем действии...

— ...когда появляется «проекция» дома?

— Да. Сколько раз театры ставили «Амфитриона», столько в этом действии строился дом-декорация. Но мне показалось важным, что боги разрушают дом, он больше не существует как понятие «мой дом — моя крепость». Такая логическая конструкция намного поэтичнее, и она избавила нас от необходимости сначала строить, а потом куда-то девать декорацию. Мы не просто хотели убрать театральную условность, но и дать больше пищи для размышлений. 

​​​​​​​

— Вы не меняли текст перевода и не переносили действие в наши дни, но спектакль зазвучал очень современно. Как удалось этого достичь?​​​​​​​

— Многие классические пьесы сильно теряют, когда их пытаются привязать к определенной исторической эпохе, будь то XVII, XIX или XXI век. Намного важнее и интереснее, что сами тексты сильнее того времени, когда были написаны. И почти все великие пьесы теряют от попыток их осовременить. Становятся плоскими и сиюминутными. Актуальность — это только сегодня, но уже не завтра. Это лишь один из следов истории. 

Самый простой пример — костюм. Если мы шьем его «а-ля та эпоха», он всё равно будет нашим теоретическим представлением о том, как одевались тогда. Мы даем зрителю возможность взглянуть на него критически: «Ага! А туфельки-то из современного магазина!» С моей командой мы выбрали не деталь, а линию, которая рисует актера и задает временное или вневременное отношение.

— Артисты «Мастерской Фоменко» харизматичны и талантливы. Тяжело было выбирать исполнителей?

— Кастинг был сложный. Я посмотрел почти все постановки «Мастерской», но увидеть актера на сцене и распределить роли — разные вещи. Мне очень помог Женя Каменькович (худрук театра. — «Известия»). Он подготовил первое предложение, плюс у меня были некоторые свои пожелания. Но, например, идея двойников, которая сейчас пронизывает весь спектакль, с самого начала во многом опиралась на сестер Кутеповых. Просто невозможно было не поиграть на их сходстве.

— Во время подготовки спектакля вы жили в Москве. Расскажите, пожалуйста, какой вы видите современную Россию.

— У меня было четыре путешествия в вашу страну, включая нынешнее. В 1993-м, когда мы вставали утром и хотели выпить кофе, полдня искали какое-нибудь кафе с террасой, но так и не находили. В 1998-м, когда я был на стажировке у Льва Додина и жил в Санкт-Петербурге, уже чувствовалось, что страна более-менее оправляется, но всё было еще очень шатко.

В 2007-м я думал, что Россия сошла с ума: какая-то бешеная и не всегда положительная энергия; машины, которые чуть ли не карабкались друг на друга; люди, которые были готовы сцепиться... Сейчас стало намного спокойнее — это то, что я ощутил. Все театры заново отделаны, чувствуется, что деньги в стране есть. В то же время я не могу не думать о том, что Москва — это еще не вся Россия. А главное для меня — всё же не театры и не улицы, а встречи с людьми. Именно они определяют мой взгляд на страну в целом. 

Справка «Известий»

Кристоф Рок — режиссер, руководитель Театра дю Нор (Лилль, Франция). Дебютировал как актер в Театре дю Солей. Начав собственную режиссерскую деятельность, в течение года стажировался у Льва Додина. Работал в различных французских театрах. В 2003 году получил приглашение возглавить Народный театр в Бюсане (Théâtre du Peuple de Bussang), где в числе прочих пьес поставил «Дракона» Евгения Шварца и «Ревизора» Николая Гоголя. Руководил Театром Жерара Филиппа в Сен-Дени (TGP-CDN de Saint-Denis).