Хотя нынешняя эпоха размежевания Запада и России куда больше зависит от борьбы оппонентов Дональда Трампа с ним же внутри США, нежели от взаимно предпринимаемых действий, относиться к ней следует именно как к эпохе. Она долгосрочна, и уже всерьез изменила качество мировой политики. И, после того как нужда Америки в России в качестве безусловного противника исчезнет, — что, отметим, произойдет в случае явной победы на промежуточных выборах 6 ноября либо Трампа, либо его оппонентов, — эпоха продолжится. Поскольку накопленная инерция противостояния никуда волшебным образом в один момент не исчезнет.
Едва ли не главная проблема любой конфронтации, даже когда та не выходит за рамки медийной реальности, — это происходящая по обе стороны вынужденная поляризация. А попросту говоря, упрощение доминирующей картины мира: полутона исчезают, все редуцируется к черно-белому взгляду на вещи. И не столь важно, что элиты вполне отдают себе отчет, что на самом-то деле речь идет лишь о ситуативно созданном симулякре: последствия все равно будут самыми настоящими. Так повелось, что в первую очередь они, как правило, касаются союзников: именно вокруг них активно разворачивается театр действий информационной войны. На них начинают давить, обвиняя в нелояльности и требуя принести в жертву союзничеству часть собственных существенных интересов, — как это сегодня происходит, например, с американским давлением на Германию по поводу «Северного потока».
Примерно в таких законах драматургии, если смотреть на медийное пространство, игнорируя остальные измерения, вплоть до недавнего времени развивалась и ситуация в российско-белорусских отношениях. Известная часть российских экспертов и медиа периодически запугивает Москву угрозой «ухода Минска на Запад». С той же регулярностью сопоставимая часть белорусских экспертов и медиа стращает Минск угрозой «аннексии со стороны Москвы». Эти искусственно нагнетаемые тревоги, собственно, и становились главной смысловой аранжировкой шумов вокруг абсолютного большинства конфликтов хозяйствующих субъектов. Без них обходится только та система, которая не функционирует. Проблемой становились не собственно конфликты, а тот факт, что едва ли не каждый из них с момента своего зарождения непременно тяготел к вырастанию в вопрос политический и принципиальный.
Впрочем, такая политизация далеко не всегда случалась как следствие злого умысла извне: куда чаще причиной был элементарный провал «технического» этажа коммуникации между Минском и Москвой. Действительно, последний практически не работал, вследствие чего все накапливавшиеся вопросы, и мелкие и крупные, могли быть сняты только на высшем уровне. И логично, что, для того чтобы на этот уровень попасть, любая проблема просто обязана была разрастись до соответствующих масштабов — в чем ей с готовностью помогали экспертно-медийные сообщества. Результатом таких усилий, впрочем, стала не двусторонняя конфронтация, а практически синхронные кадровые решения с обеих сторон. Представляется, что теперь, с новым белорусским премьером и с новым российским послом, «технический» коридор двусторонней коммуникации, наконец, заработает и рутинные проблемы начнут эффективно решаться уже не чрезвычайным образом.
Однако вопрос, возникающий в связи с этим, остается витать в воздухе. Неужели действительно всё так просто и предпринятые обоими президентами кадровые решения на самом деле устранили главный источник уязвимости российско-белорусских отношений? А как обстоят дела со взаимным доверием, которое, собственно, и обеспечивает крепость союзного пространства? И, что не менее важно, насколько сегодня Минск устойчив к разного рода «цветным» технологиям, которые, без сомнения, будут искать возможности реализоваться на белорусской земле?
Сейчас можно с уверенностью говорить и о хорошем запасе взаимного доверия, и о внутренней устойчивости Белорусии перед любого рода влияниями извне. Реализовано, впрочем, это не в рамках привычной шкалы «либо пророссийскость, либо прозападность», а в собственном формате пробелорусскости. Именно последняя и определяет установки общественного мнения в республике. Немаловажно, что «пробелорусскость» не политизирована. Самоопределяется она отнюдь не через отрицание соседей, а через традиционную белорусскую способность нечто делать своими руками, попросту говоря, производить. Ключом к устойчивости Белорусии стало сохранение ею собственной промышленной культуры. В 1990-е годы это далось довольно серьезными усилиями, однако уже многократно окупилось. Именно наличие индустриальной идентичности и сохранило Белорусию в современности, сделав структурно невозможной любого рода архаизацию.
С другой стороны, прочный фундамент еще не предполагает наличия надстройки. И с ней как раз есть проблема: ни одна постсоветская страна де-факто не имеет собственной сформулированной картины будущего. Более того, последняя не возникла и после того, как реализация России в рамках Западного проекта была явно отложена, а по большому счету — стала невозможной. При этом наличие такой картины — очевидный залог стабильности, именно она и дает возможность среднестатистическому индивиду уверенно планировать свою жизнь в масштабах страны, Союзного государства, и даже всей большой Евразии. Ее отсутствие во многом объясняет и явный перекос на образовательном рынке Белорусии, когда на одно интересное российское предложение приходятся 7–8 западных. Это же обуславливает и очевидные проблемы с разрешением существенных для обеих стран вопросов. К последним, в частности, относится вопрос о согласовании взаимных интересов в свете российского налогового маневра, который может лишить Белоруссию ее доли нефтяных пошлин: грядущие переговоры обещают не быть легкими.
Впрочем, острота этой проблемы на сегодня существенно смягчена, и фактором, обеспечившим это, стал китайский проект« Нового Шелкового пути» и его сопряжение с ЕАЭС. Проект обрел статус стратегического и в России, и в Республике Беларусь. Более того, обе страны в его рамках уже сделали масштабные вложения в развитие инфраструктуры. Крайне важно, что выиграть от проекта Москва и Минск могут только вместе, и выигрыш одного будет одновременно выигрышем и для другого. А это создает дополнительную весомую мотивацию для конструктивного решения всех спорных вопросов — и не приходится сомневаться, что оно будет найдено.
При этом китайские стимулы удачного конструирования евразийской картины мира не должны замещать собственных усилий: заработок исключительно на обслуживании транзита китайских товаров в Европу окажется стратегическим провалом, а не прорывом. Для того чтобы обеспечить позитивные сценарии, жизненно необходимо и качественное развитие отечественного евразийского проекта. Именно последний может стать способом порождения общей картины мира, в производство которой крайне важный вклад может внести Белоруссия.
Для такого развития событий есть несколько весомых предпосылок. Во-первых, принципиальную конструкцию ЕАЭС пора переосмыслить — уже по той причине, что в условиях конфронтации с Западом положенная в его основу либеральная концепция «четырех свобод» (перемещения товаров, людей, капиталов и услуг) реализоваться не может по определению. Во-вторых, это тот факт, что Республика Беларусь со своей экономикой структурно заинтересована в производящей идентичности ЕАЭС, а возникновение последней стало бы залогом долгосрочной жизнеспособности Евразийского союза. И в-третьих, это — грядущее председательство Белорусии в ЕЭК, что даст Минску завидные институциональные возможности для практического преобразования ЕАЭС в общих интересах. Впрочем, вопрос о том, будут ли эти возможности использованы либо упущены, традиционно пока остается открытым.
Автор — доцент МГИМО, политолог
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
