Ирина Шнитке: «Наше время должно отразиться в чем-то великом»

В Москве завершился фестиваль «На пересечении прошлого и будущего», организованный Музыкальным институтом имени Альфреда Шнитке. В рамках смотра прошли концерты в Саратове и Москве, а также состоялся конкурс молодых пианистов и композиторов. С председателем жюри Ириной Шнитке — известной пианисткой, вдовой выдающегося композитора встретился обозреватель «Известий».

— Какие задачи стояли перед конкурсом имени Шнитке и фестивалем в целом?

— Я всё больше убеждаюсь, что сегодня надо очень активно продвигать музыку ХХ века. Мы читаем книги, смотрим картины, написанные в ХХ веке, а музыки этого периода у нас как будто бы и не существует. А ведь это — огромный пласт культуры! Именно поэтому и фестиваль, и фортепианный конкурс, который мы провели впервые, посвящены произведениям, написанным в ХХ столетии с переходом в век XXI. Новая стилистика, новые ритмы, новые гармонии — всё это очень развивает и кругозор, и даже технику исполнителя.

Я никогда не забуду, как Мстислав Ростропович однажды попросил Альфреда Гарриевича написать для него произведение. Муж написал. Фестиваль, где должно было состояться первое исполнение, проходил на юге Франции, и мы со Славой жили в одной гостинице. В семь утра я услышала звуки его виолончели. Я потом спросила, зачем он так рано начал, он ответил: «Скажи спасибо своему мужу: так трудно написано! Я смолоду столько не занимался, как сейчас».

— Лет десять назад говорили, что в России не умеют играть современную музыку, авангард. Сейчас ситуация изменилась?

— Я тоже считала, что не умеют. Это мне всегда было непонятно, потому что, если вслушаться, в современной музыке не меньше мелодики и выразительности, чем в музыке более ранних периодов. Но в последнее время, мне кажется, отношение стало немного меняться. У некоторых музыкантов стало даже появляться какое-то романтическое начало. Они даже в пуантилистической музыке слышат лирическую интонацию.

В России средний исполнительский уровень выше, чем где бы то ни было. Как это ни странно прозвучит, но советская власть своей закрытостью невольно сделала большую рекламу Западу, и Запад должен ей кланяться в ножки. Да, там действительно есть отдельные гениальные дирижеры, солисты. Но их единицы. Их везде единицы, но в целом средний уровень за рубежом довольно слабый.

— Много звездных исполнителей появляется в Азии.

— Да, но у них есть своя специфика. Японцы, например, начинают заниматься музыкой иногда буквально с 2–3 лет. И если вы с ними репетируете, они всё сделают, как вы скажете. Но когда вы придете на следующий день, то всё придется начинать с чистого листа. Это странно. Причем речь идет об известных исполнителях. А китайские музыканты, например, мне кажутся более эмоциональными, у них фантастическая трудоспособность.

— Так за чьей школой будущее?

— Пока трудно сказать.

— Но мы сохраняем свои позиции?

— У меня впечатление, что да. Оркестры в России стали гораздо интереснее. Всё развивается. Музыкальная жизнь, по крайней мере в Москве и Петербурге, очень насыщенная.

— Как вы считаете, современному молодому композитору сейчас легче, чем в эпоху, когда начинал ваш муж?

— Не легче и не труднее. Время сейчас напряженное, сложное, но в такие периоды искусство всегда развивалось особенно активно. Я надеюсь, что нас ждет расцвет и в музыке, и в живописи, и в литературе.

— У многих есть представление, что современная музыка, молодые композиторы находятся если не в тупике, то в каком-то кризисе. Не совсем понятно, куда всё движется, в каком русле надо работать...

— Не нужно никакого русла, классификации, раскладывания по полочкам. Каждый человек должен исходить только из своих потребностей, из своего ощущения музыки. Не надо пытаться присоединиться к чужому или искусственно ограничивать себя какими-то рамками. Каждый должен искать внутри себя, исходя из своего понимания времени и пространства.

— Могут ли быть последователи у Альфреда Гарриевича?

— Их полно, я их слышу каждый день, достаточно включить телевизор. Если там, не дай бог, сериал, я слышу: эта тема из того произведения Шнитке, а тот мотив — оттуда-то... Оттолкнуться от этого можно, но искать надо свое. У каждого должна быть своя веточка, чужая под ним обломится.

— Музыку Альфреда Гарриевича сейчас начинают воспринимать иначе, чем раньше? Происходит эволюция в восприятии?

— Это миф, что когда-то что-то не понимали, а молодое поколение лучше понимает. В 1970-е и 1980-е годы полные залы с обычной публикой всё прекрасно воспринимали, музыка действовала.

И сейчас залы, где исполняются произведения Шнитке, посещает очень разная публика. Но на Западе люди зачастую приходят не насладиться концертом, а показать себя. По крайней мере если говорить о дорогом партере. Они там все друг друга знают, только, к сожалению, мало чего понимают.

— Есть мнение, что публика на Западе лучше подготовлена к восприятию современной музыки, а у нас посетители концертов консервативнее. 

— Нет никакого «Запада» — есть много разных стран, а в каждой стране — разные города. В Америке публика в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе разная, как и в Нью-Йорке или Бостоне. Где-то есть университет, и на концерты ходят студенты и профессура, где-то, наоборот, город ориентирован на бизнес и торговлю, и там совсем другая аудитория. Наверное, точно так же и в России.

— На ваш взгляд, какой культурный климат в нашей стране сейчас?

— Он разный, но у меня сложилось впечатление, что интересные концертные программы есть, и сам по себе уровень оркестров, дирижеров и исполнителей очень высокий. Что касается публики, которая ходит на живые концерты, то у нее с культурным уровнем все прекрасно. Но помимо них есть и те, кто не смотрит ничего, кроме эстрадных концертиков или «юмористических» кривляний по телевизору. Мне жалко этих людей...

— Должна быть государственная программа по приобщению к прекрасному?

— Если государство заботится о духовном развитии народа, то безусловно. Но сразу людей не переделать, нужно начинать с самого нежного возраста. Я заметила интересную вещь. Те, кто в детстве хотя бы год-два занимался музыкой, лепкой, хореографией, ходил с родителями в театр, отличаются от остальных.

Они потом становятся математиками, физиками, бизнесменами, кем угодно, но эти люди уже другие по своим моральным качествам, внутреннему содержанию. 

— А если говорить о музыкальном образовании на Западе и у нас?

— Музыкальное образование в Европе начинается с того, что дети занимаются с педагогом один раз в неделю в музыкальной школе. А дальше уже кто как может и хочет. Конечно, остались еще замечательные преподаватели, музыканты. Если ребенок к ним попадает — то всё прекрасно... Но в основном уровень очень средний.

— Как вы считаете, сейчас в мире расцвет искусства или кризис?

— В конце 1950-х и в 1960-е годы одновременно появились гениальные поэты, актеры, режиссеры, композиторы и исполнители — какой-то сгусток творческой энергии. А потом всё немного затихло. Развитие идет волнами. Сейчас, я бы сказала, небольшой провал, но уже он начал понемножку выравниваться. Может быть, из этого что-то и получится. Наше время — такое странное и тревожное — обязательно должно отразиться в чем-то великом...